Майкл Каннингем - Плоть и кровь

— Ничего, — ответил Билли. Страх одолевал его, однако голос Билли звучал твердо и отчасти скучающе, как будто он уже привык к знакам внимания именно такого пошиба. Сказать, обуян ли этот мужчина безумием или вдохновением, Билли не взялся бы. На лице застыло выражение собачьей преданности. Одет же он был в белые расклешенные брюки, коричневую кожаную куртку, а на груди покачивался на ремешке знак инь и ян.

— Редкостная и древняя душа, — задумчиво произнес он. — Я просто обязан был остановиться и сказать вам об этом. Только напрасно вы пьете кофе, оно возбуждает тело, но убивает дух. Это из-за него вас окружает оранжевая, искристая аура.

Билли кивнул. Он понимал, что мужчина этот нелеп, а может быть, и опасен, но покидать кафе прямо сейчас ему не хотелось. Да и мужчина взирал на него с таким неприкрытым благоговением.

— Мне нравится оранжевый цвет, — сказал Билли и отпил кофе.

— Все правильно, молодость, — согласился мужчина. — Как ее ни прожигай, она продлится целую вечность. Я не виню вас, сам был таким. Меня зовут Коди.

— И вы всегда вот так заговариваете с незнакомыми людьми?

— Отнюдь не со всеми. Я увидел в вас нечто знакомое мне, так же как вижу сейчас источаемый вами свет. Оранжевый, но с наипрекраснейшей, чистой голубизны каймой. Представьте себе пламя газовой горелки.

— Я Вилл, — вызывающе произнес Билли и тут же показался себе человеком, назвавшимся выдуманным именем. А примирившись с этим, почувствовал, как по венам его разливается половодье новых возможностей.

— Прелестно, — сказал Коди. — Очаровательно, о да.

И он протянул Биллу руку, — не так, как все, но открытой ладонью вперед, — и Билли повторил этот жест одержавшего победу боксера. Ладонь Коди оказалась большой, сухой и не мозолистой.

— А вы… вы здешний? — спросил Билли.

— Я с Марса, дитя мое, — ответил Коди. Глаза его отсвечивали зеленью, на полуразрушенном временем невзрачном лице то проступала порывами, то исчезала нескладная древесная красота. Пожалуй, ему все же за сорок. — А вы студент? Из Хагвагда?

Билли кивнул. Он уже научился гордиться выпавшей ему привилегией и стесняться ее. При любом разговоре Билли норовил упомянуть о том, что происходит он отнюдь не из именитой, обеспеченной семьи, однако, когда это ему удавалось, ощущал себя лжецом. Разве не знал он любви и денег? Разве все напасти его не были на самом-то деле недугами привилегированности?

— Хагвагд, — повторил с удовольствием и пренебрежением Коди. — Новая поросль спасителей человечества. Что вы читаете?

Билли показал ему книжку: «Авессалом, Авессалом!» Коди кивнул.

— Самого великого старика, — сказал он. — А скажите мне, Вилл, что вы любите в этом мире?

— Как?

— Что вы любите?

Билли нервно улыбнулся, ощущая себя и желанным, и немного нелепым сразу. Он хотел, чтобы этот мужчина и дальше проявлял к нему интерес — не потому, что наслаждался им, но потому, что, если интерес увянет, если Коди уйдет, сочтя его пресным гарвардским юнцом, неуверенные надежды, которые питал Билли, угаснут в его душе. И сказать о нем с полной определенностью можно будет только одно: скучный он человек.

— Ну, я люблю Фолкнера, — ответил Билли, и уши его вспыхнули от благонравной скудости этого ответа. Чем большее желание очаровать Коди он испытывал, тем меньше тот ему нравился.

— Я говорю не о книгах, — сказал Коди. — Не о чем-то мертвом. Что вы любите в жизни, в ее живом, дышащем организме?

— Кофе, — беспечным тоном произнес Билли. — Распродажи в «Кей-Марте». А теперь, боюсь, мне пора.

Коди положил ладонь на руку Билли. Ногти у него были набухшие, ярко-розовые, коротко подстриженные.

— Не уходите так сразу, — сказал он. — Сначала пройдитесь со мной немного, всего минуту. Я кое-что почувствовал в вас. И мне необходимо выяснить, прав ли я.

— От вас так просто не отделаешься. — Билли сообщил это не Коди, а его ладони.

— Ну что вам стоит пройти со мной несколько кварталов? Все пребывает в движении, Вилл. Все вокруг нас пощелкивает, вращается, открывается и закрывается снова. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Нет.

— О да, понимаете. Пойдемте.

Билли поколебался. А затем решил, что Вилл, человек храбрый, сумасбродный и не вполне реальный, пожалуй, сделал бы это. И, ощущая, как в душе его сплетаются бесшабашность и боязнь, Билли расплатился и вышел с Коди из кафе. На улице загорались фонари, бледно-лимонные на бледном вечернем небе.

— На самом деле вы же не любите распродажи в «Кей-Марте», — сказал Коди. — Вы просто слукавили.