Майкл Каннингем - Плоть и кровь

Что бы тут ни произошло, оно уже закончилось. И все разбрелись по постелям. Единственным, если не считать незримо витавшего в воздухе напряжения, свидетельством домашнего разлада был продолжавший гореть в пустых комнатах свет. Наверное, отец укатил куда-то, а мать, убежавшая в спальню, так в ней и осталась — и заснула. Сьюзен переходила из комнаты в комнату, гася свет и стараясь не думать о том, как ее, плачущую избранницу, будут короновать. Желать слишком многого — это не к добру. Она щелкнула выключателем в столовой, потом в маленьком кабинете. С тех пор как они переехали в этот город, Сьюзен узнала кое-что, прочим членам ее семьи неведомое. Узнала, что дом их — подделка. Обтянутые розовой кожей софы и кресла, глянец каштановых столешниц и блеск латунных ламп — все это было имитацией, скрепленной скобами и клеем. Она визгливо извещала о своей новизне и немного попахивала химией. А Сьюзен, единственной в семье, довелось побывать в настоящих домах. Мама — бедная мама — полагала, что отделанная золотом голубая кожаная шкатулка для драгоценностей есть верх изысканности и хорошего вкуса. Отец был уверен, что он преуспел в жизни не меньше тех, в чьих окнах отражаются лужайки и вязы широких авеню. Но Сьюзен приглашали и в другие дома. И она знала, что дома эти наполнены книгами, что воздух их пронизывает величаво самоуверенный перезвон старинных часов.

Выключив свет на кухне, она увидела очертания человека, стоявшего посреди заднего двора. Сначала Сьюзен решила, что это отец, и по спине ее пробежал холодок: почему он стоит снаружи дома? Но тут стоявший поднял к губам оранжевый огонек сигареты, затянулся, и на недолгий миг сигарета озарила лицо Билли. Сьюзен, сдвинув выходную дверь, вышла на бетонное крыльцо.

— Не курил бы ты, — сказала она.

Билли стоял на траве, просто стоял и курил.

— Ты многое пропустила, — сказал он. — Тут такое творилось.

— Все целы?

— По-моему, да. Мама и Зои спят.

Она скрестила на груди руки, взглянула на звезды. Тодд сейчас уже ложится, одетый в одни пижамные штаны. На полке над его головой поблескивают, подобные пышным, замершим сновидениям, выстроившиеся в ряд призы, золотые человечки с баскетбольными мячами.

— Не драматизируй, — сказала она. — Почему ты все драматизируешь, Билли?

— Да уж больно драматично у нас все получается. Будь ты здесь час назад, ты такого вопроса, наверное, не задала бы.

Медленно и устало Сьюзен подошла по траве к брату.

— Такая прелестная ночь, — сказала она.

— Наверное, — согласился Билли. — Да, пожалуй, ее можно назвать прелестной.

Ему было уже пятнадцать — старшеклассник, — однако он не повзрослел, а словно бы упрочился в своего рода угрюмом, затянувшемся детстве. Увлечений у него не было. Одежду он носил смешную — латаные расклешенные брюки и цветастые, слишком просторные рубашки. Единственные, кто водил с ним дружбу, — это горстка хиппи и хулиганов, слонявшихся вокруг школы, точно бездомные коты. Тодд был с ним достаточно обходительным, однако Сьюзен знала: на самом деле Билли ему не нравился. Нет, не так, Тодду нравились все. Билли он попросту не уважал. Считал его странноватым, чудным. Говорил: «По-моему, он чокнутый, твой братец».

— Из-за чего ругались? — спросила она.

— Какая разница? Разве причина так уж важна?

Он с силой затянулся. Лицо его казалось состоящим из заострений и пустот. Костлявые выступы носа и подбородка, скулы отсутствуют, губы напрочь отказываются приобретать хоть какую-то форму. Усыпанная прыщами кожа. Сьюзен боялась, что эта его незавершенность может сохраниться навсегда.

— У папы сейчас трудное время, — сказала она. — Столько всяких обязанностей. Я думаю, нам следует набраться терпения.

— Разумеется, — ответил Билли. — Шла бы ты в дом. Тут холодно.

— Ничего. Кстати, откуда у тебя сигарета?

— Я много чего делаю, о чем ты не знаешь. У меня своя жизнь, совсем другая.

Она кивнула.

— Пожалуй, я все-таки пойду, — сказала Сьюзен. — Ужасно устала.

— Ладно.

— Просто он иногда теряет власть над собой, — сказала Сьюзен. — Но, по-моему, папа меняется к лучшему. Старается. Нужно просто потерпеть.

— А ты не заметила, что вещей он не ломает? — спросил Билли. — Я раньше тоже так думал. Что он просто теряет власть над собой. Но после сегодняшнего скандала мне попалась на глаза стеклянная курочка, та, что на подоконнике стоит. И знаешь? Сколько я себя помню, она всегда была у нас, стояла на самом виду, и он ни разу ее не тронул. Так что я начинаю думать, знаешь ли, что ему хочется причинять нам боль. Он понимает, что делает. Если бы он и вправду терял власть над собой, то давным-давно расколотил бы этого куренка.