Майкл Каннингем - Плоть и кровь

Джамаль уставился в столик — как будто и его увидел впервые в жизни.

— Планета Сарк — это родина Джамаля, — сообщила Кассандра. — Она обращается вокруг звезды средней яркости, находящейся несколько левее Пояса Ориона. Джамаль стреляет в людей отнюдь не пулями, поскольку на его планете убийство не то чтобы запрещено, оно попросту невозможно. Саркиане не способны убить кого-либо, так же как вы или я не способны перестать дышать. Это у них рефлекторное. Тем не менее, столкнувшись с человеком особенно неприятным, они могут покончить с ним, воспользовавшись особым пистолетом, который делает его невидимым, и рада вам сообщить, что ныне наш мир быстро наполняется невидимыми гражданами. Они занимаются своими делами, хамят, подличают, любят только себя и свои предрассудки, однако никто их не видит. Я правильно все излагаю, Джамаль?

Джамаль посмотрел на свой палец, потом уперся взглядом в пол.

— Да, наверное, это лучше, чем убивать их, — сказала Мэри.

— Намного, намного лучше, — ответила Кассандра. — Это не причиняет страданий матерям, не мешает человеку выплескивать агрессивность, да и вообще это самое удовлетворительное решение всех проблем.

После завтрака Мэри отправилась с Кассандрой и Джамалем в Центральный парк. На самом деле идти туда ей не хотелось, но если бы она придумала какую-то отговорку, то обратилась бы в женщину, которая ссылается на якобы ожидающего ее парикмахера лишь для того, чтобы сбежать от собственного внука. Она предложила поехать в ее машине, однако Кассандра настояла на подземке.

— На улицах пробки, — сказала она, — да и поставить машину там негде.

Мэри согласилась с ней, согласиться было проще всего, и все же, пока они шли к станции метро, которую отделяли от ресторанчика несколько кварталов, Мэри поневоле думала о том, что, быть может, Кассандре просто не хочется сидеть в ее машине, в прохладе и тишине ее достатка. В машине Мэри царили спокойствие, порядок, основательность, а станция метро, в которую они спустились, оказалась заполненной резким светом и похожими на жуликоватых неудачников людьми. Из громкоговорителя доносилось негромкое потрескивание, которое вполне могло быть бессознательным бормотанием самого города, спящего тревожным старческим сном. Кассандра, судя по всему, чувствовала себя здесь как дома — стояла на платформе, держа Джамаля за руку и болтая с Мэри о новых укороченных юбках, которые должны были войти осенью в моду. В воздухе пахло гнилью, мочой и едой, поджаренной на прогорклом масле. Мэри неожиданно вспомнила свое детство, гнетущее будущее, которое ее ожидало, и ей показалось, что дышать здесь она не сможет, что нужно бежать отсюда назад, на поверхность земли. Однако она продолжала улыбаться Кассандре, кивать — и дышать. Она уже научилась справляться с удушьем, оставаясь наружно совершенно спокойной. И теперь справится. А уж если оно станет совсем ее одолевать, так на то есть пилюли. Тут Мэри увидела огни приближавшегося поезда и поняла окончательно: да, справится.

Парк, когда они до него добрались, оказался прекрасным — эскизом только еще зарождающейся картины. Солнце раннего апреля начинало наливаться сочностью, теплом, и сухую, бурую траву парка уже припорошила кое-где первая пробившаяся на пробу зелень.

— Как тут красиво, — сказала Мэри.

Свет, падавший с прозрачного неба, почти зримо согревал землю, — в день, подобный этому, ничего не стоило вообразить, будто миром правит огромная, переливчатая доброта, мягкая и неприметная, схожая скорее с человеческой сентиментальностью, чем с карающим благоволением Бога.

— Красиво, если кто любит природу, — ответила Кассандра. — Честно говоря, мы приходим сюда потому, что это нравится Джамалю. Я же чувствую себя в парках неуютно, здесь любая ветка может сорвать с тебя парик.

Джамаль побежал вперед по бетонной дорожке, временами оглядываясь, дабы убедиться, что Кассандра и Мэри следуют за ним. Мэри видела: он просто ребенок, по-детски радующийся свободе, простору и по-детски побаивающийся получить такую свободу, из какой он никогда уже не сможет найти дорогу назад. И, глядя, как он бежит на своих коротких, тощих ножках, молча дала себе обет: я сойдусь с ним поближе. Не забуду об этом.

— Вы часто приводите его сюда? — спросила она.

— Раз-два в неделю, особенно теперь, когда погода стала получше. Зимой реже — он этим недоволен, но, право же, всему есть пределы. Я не люблю холода.

— А я люблю зиму, — сказала Мэри. — Люблю свежие, морозные дни.