Михаил Поляков - Нам бы день продержаться. Дилогия

– Сделаю, тащ майор, – уверяю его твердо и сразу, а сам думаю про «стечкина» в кобуре у старшины. Может, у него еще один есть? Им все сверх положенного понавыдавали. И винтовка какая-то диковинная. Что ж к ней за патроны там? Майору не до моих мечтаний. Я для него ступень к Кушаку. И эту ступень надо направить куда надо и помочь прорваться сквозь самодельные задачи. И он «работает» меня на предельном режиме, я сейчас его руки и ноги, а он моя голова. И он меня на всякий случай направляет, чтоб дров не наломал в лейтенантской прыти.

– АКС с «Костром», десять ВОГов, пятнадцать магазинов, ПМ в комплекте, два цинка патронов, сигнальные ракеты и СПШ в кобуре, облегченка тактическая, броник, четыре наступательные и четыре оборонительные гранаты, нож, рацию, эмсээлку (тоже мне вояка – МПЛ – малая пехотная лопата), флягу, крышку на голову, подсумки, нитку капроновую, иголку, вещмешок, плащ-палатку, бушлат, шапку, горный свитер и бойца с большой винтовкой для обучения. И девять твоих воинов перед моим окошком для практических занятий. – Хрена се планы с двумя дырками в шкуре, а самому лежать на боку и ворочаться больно.

– Вот что, лейтенант, как твои орлы стреляют? Я так понимаю, что до рукопашной их доводить нельзя. Там мужики свирепые, а у тебя юноши не целованные. – Я даже мысленно ухмыльнулся. Чай пограничные войска, а не внутренние. Зато ответил, прячась за пограничный сленг.

– На четыре патрона стреляют все, а кто получше, так на шесть-восемь, тащ майор. Кроме снайперов, те на единицу к единице. – Если майор и удивился, то виду не подал. Но хватило его ненадолго.

– Так уж и все? – ехидно восхитился и выразил свое недоверие старший по званию.

– Ну, может, повар. Он на ноль патронов стреляет, все-таки повар. Но зато Бадья у нас штык-нож сто из ста вгоняет на пол-лезвия в любую деревяшку. Вы створки ворот возле конюшни рассмотрите, как ходить начнете. Там живого места нет от его тренировок.

– А четыре патрона – это все-таки что означает? Я-то понимаю по твоему тону, что это что-то великолепное по результату, но проясни простыми словами, лейтенант, – попросил особист.

– Это легко. На специальном пограничном упражнении, в составе наряда по два, огонь ведется с трех рубежей. Первый лежа. Второй с колена. Третий стоя. Каждому дается по восемнадцать патронов. На каждом рубеже поднимается по три фигуры. Две ростовых и пулемет. Вот они мне назад, после стрельбы, в магазине не меньше четырех патронов приносят каждый. А мишени менять приходится раз в неделю. А при стрельбе лежа половину патронов возвращают на пункт боепитания. А стреляют короткими – по два. Два первых – пристрелка.

– Сколько ж ты с ними занимался?

– Три раза в неделю, по два захода. Кто не попал – надел ОЗК с противогазом и вместе со всеми назад на заставу. Только остальные без ОЗК и без противогаза на лице. Чтоб мотивация была, – прояснил я майору методы воспитания и обучения, привитые мне в училище не менее изощренными преподавателями.

– Ну, тогда на этом твою тактику и построим, никакого ближнего боя. Подобрался – укусил, отошел на запасную. Выманил под фланговый огонь – расстрелял и бегом на следующую позицию, – начал строить мою философию боя контрразведчик.

– Это как? Пришел, нагадил и удрал? – усмехнулся, понимая идею майора, я.

– Точно, лейтенант. А делать будем так…

И двинулась моя самодельная разведка, заинструктированная майором. Выдвижение начали в полночь. В этот раз береглись, как могли. Двигались классической гусеницей. Впереди три разведдозора: один по дороге, второй по гребню, третий вдоль щели с другой стороны. Позади «уазик», за ним «КамАЗ». Не торопились. Шесть километров до выхода на шоссе шли почти четыре часа. Благо ПНВ работали. На повороте обнаружили ожидаемый костер и охрану дороги. Вот и «языки». Взяли двоих, тех, которые спали. Третьего, что нес службу, снял из бесшумки «вала» Виктор Иванович. Быстрый допрос одуревших от нашего появления «языков» дал сведения, что нас не ждут так скоро. Но Курбан объявил срочный сбор всем своим группам, которые ушли в поиск для разбоя и грабежа. Разобраться решил с нами всеми своими силами. А БТР на месте, стоит у склада с оружием и боеприпасами рядом со зданием ОВД, построенным еще немцами после войны, в автопарке для машин. А люди Курбана расположились на трех уцелевших этажах этого здания в кабинетах. Вернее, на двух, крыши-то так же нет, как и у нас – упала и завалила последний этаж здания. А остальные «курбаши» находятся на первом этаже в остове школы, выше по дороге в поселке и примерно в километре по трассе от бывшего ОВД. Но это еще не все, бывшие солдаты из местных, которые служили в танковых войсках, сумели снять с хранения и завести «Т-72», найденный рейдерами в одной из опустевших воинских частей, чем очень гордились и растрезвонили всем о своем успехе по радио. За это Курбан пообещал наградить вновь созданный экипаж и срочно затребовал его к себе для участия в усмирении строптивой погранзаставы. Где сейчас находится танк, пленные не знали, но они имели точную информацию о месте, где живут удачливые туркменские танкисты. А живут они в начале поселка у самого выхода дороги, идущей с гор на трассу Ашхабадской равнины. То есть максимально удалены от здания ОВД, где стоит БТР-82. И если они прибыли в Арчабиль, то скорее всего остановились возле своих домов для ночевки. При нападении утром, пока проснутся, соберутся, разберутся, заведутся, организуются и доберутся, то мы уже будем на своем повороте в узости горной дороги, сжатой с одной стороны почти отвесными стенами возвышенностей хребта и с другой стороны – глубоким и широким ущельем. И если танкисты сдуру бросятся за нами вдогонку, то там свой танк и оставят, если мы не придумаем по ходу что-то лучшее, чем отбиваться в обороне.