МИХАИЛ - СУПОСТАТКА

слѐзы со щѐк.

Потом прибежала полураздетая простоволосая Среда. Заглянула в баню, ахнув,

опустилась рядом со мной.

-Одеть его надо...

Скорее по интонации, чем по тексту, Среда поняла. Поднялась, и медленно побрела

к дому.

Вернулась, неся на руках меховую пару - штаны и куртку. Для меня шила, любовно

прилаживала ромбики чистой кожи, рисовала защитные орнаменты.

Одевая Максима, я постепенно приходил в себя. Вместо звона, в голове гнутым

гвоздѐм застрял вопрос: "Что делать?"

Хоронить Максима здесь, или как с Дашей попробовать перенести домой? Решаема

ли эта задача для Наденьки? Не совершу ли ещѐ одну ошибку?

Или сначала смотаться к родственнице Агаповой? Если изменится история, значит,

и Максим не явится к нам. И всѐ-всѐ станет по-другому...

Всѐ вернѐтся на круги своя? Где окажусь я? Вернусь в Первый вариант? Супостатка

Ритка останется всего лишь как досадное воспоминание юности...

И не будет Среды, Раечки, Насти... Хорошо, если сотрѐтся всѐ в памяти, а если нет?

Как жить дальше? Они же сниться будут... звать...

Или не дѐргаться, принять вариант Даши: умертвить ребѐнка. Собственно, это ещѐ

максимум двухнедельный эмбрион. Я ведь гинеколог, проделал сотни сотен абортов...

Можно и не так варварски: дать выпить травку - будет выкидыш...

И... всѐ опять вернѐтся на круги своя. То есть к Первому варианту, к 51 году, к

постылой жене, к чистке засорѐнных унитазов....

Не Хочу!!!

Чѐрт, чѐрт, чѐрт! ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ???

ГЛАВА 22

Мы похоронили Максима рядом с Дашей.

И вот третьи сутки на исходе, а я всѐ не могу принять решения. Моя истерика,-

а это, конечно же, была истерика, правда, тихая,- вскоре сошла на нет, оставив мне

тупую усталость. Видимо разум мой сообразил, что истерике не место и не время и

взял над ситуацией контроль.

И поставил вновь отупевшего перед весами, на чаще одной жизнь

человечества, на чаше другой - жизнь ребѐнка. Чью сторону я приму? Задача

подвластная Богу, но я не Бог - я простой человечишко…

Бедняжка Среда с опаской поглядывает на меня и, ловя мой взгляд,

стушѐвывается, теряется. Она верит, что я сын Бога. Старый Бог утомился и ушѐл

на покой туда, куда уходят все умершие руссы: в Ирий. Уходя, старый Бог оставил

Мисаалю свою Силу. И теперь она не просто жена, а жена Бога и уместно ли,

вправе ли себя вести так, как вела себя прежде?

78

Ах, Средушка, радость моя, жизнь моя, душа моя, как же я тебя понимаю!

Милая, как же мне решить эту глобальную задачку, что бы в ответе получилось: и

мир спасѐн и ты моя хорошая с нашим первенцем?

Здесь на этих островах более полутора тысяч лет вперѐд один русс скажет: »

Стоит ли слеза ребенка всех благ мира?» Красиво сказал. Но красиво и я могу

сказать, и ты Средушка, но вот поставить бы этого русса Фѐдора Михайловича

перед этими весами, на чаще одной - слеза ребѐнка, на чаше другой - блага мира, а

по сути, жизнь этого мира. И что бы он тогда сказал? Выбрал бы слезу ребѐнка,

погубив мир? Мир, который в свою очередь погубит этого же ребѐнка.

Красиво сказал…Но это литература, а в жизни не так красиво, а порой просто

грязно. И зачастую игнорируешь не только слезу одного ребѐнка, но десяток, сотен

детей, дабы спасти мир. Так велит мудрая Мать Сыра Земля: спасай себя, а не дитя,

ибо ты - корень, а дитя веточка. Погибнет веточка - останется корень, останется

древо и даст новые побеги, новые веточки. Погибнет корень - и не станет древа, а

нет древа не будет и веточек, ветвей, новых дерев…И пустыня станет властвовать

миром.

К вечеру, когда мой воспалѐнный от дум мозг буквально закипал, когда я

воспринимал окружающее как в горячечном бреду, пришло короткое просветление.

В его период я осознал, что должен хорошо выспаться, чтобы утром принять

окончательное решение. Утро вечера мудренее. Там при зорьке ясной я должен

вынести свой божественный вердикт: кому быть живу - ребѐнку или миру?

Уже проваливаясь в тяжкий сон, я протянул руки к Среде, она робко

приблизилась. Притянув еѐ к себе, вжался лицом в еѐ животик и точно в

болезненном бреду зашептал: