Admin - i 77717a20ea2cf885

- Аркаша! - предостерегающе говорит Лора и, похоже, намеревается заткнуть ему рот.

- Помолчи, Ло. Может статься, мы убережём её от многих неприятностей. Что-то он задумал. Прости, Ваня. Ничего не могу с собой поделать, если что вижу - оно во мне не удерживается.

Я молчу. Лора смотрит виновато. Прости, мол, его дурака, что на уме, то и на языке.

Я верю тебе, Аркашенька. Потому что с момента последнего разговора с Васютой поселилась у меня в душе непонятная тревога.

Что-то идёт не так. Не по сценарию. Или впрямь я такая непутёвая, что всё у меня наперекосяк?

Глава 10.

Как же у меня всё болит! Копчик, попа, ноги, снова копчик... И чем ближе к Васютиному дому, тем сильнее. Так и кажется, что всё нижеспиние - один громадный сплошной синяк. Хорошо, я в песок тюкалась, не в землю и не в мостовую, а то одними синяками и ушибами не обошлось бы. Что же я такая неуклюжая? Может, у меня центр тяжести неправильно расположен?

Вдобавок ко всему, чтобы Веснушке не делать лишний крюк, Лора оставляет её на конюшне, а меня снова подсаживает на Снежинку, к себе за спину. Мол, ты у нас хоть и героическая подруга, а практику ещё никто не отменял, не ленись. Знаю, что общаться нам осталось недолго, потому терплю.

Когда мы подъезжаем к Васютиному дому, на небосклоне моргает первая звезда.

- Бывай! - салютует Лора и, поставив на дыбы белую лошадку, красиво разворачивается и уносится галопом, как будто не было позади утомительного дня. Аркадий покинул нас ещё раньше - остался на лугу, объяснив, что второй раз за короткое время степняки сюда не сунутся, а он пока найдёт подходящий объект для перекидывания, чтобы отдохнуть и пополнить силы. Луна, ночное небо, чужая ипостась - вот всё, что нужно оборотнику для окончательной реабилитации.

В трактире непривычно тихо. С отъездом Васюты словно лампочку выкрутили: пустынно, нет жилого духа, по углам таится мрак и даже половицы перестают сиять, лишь белёсо отсвечивают. Янек встречает меня угрюмо; убедившись, что вернулась в целости и сохранности, скрывается у себя наверху. Впервые за неделю я остаюсь совершенно одна. И не знаю, куда себя деть.

Пытаюсь прилечь, отдохнуть, но минут через десять ловлю себя на том, что бездумно таращусь в потолок, а сна - ни в одном глазу, только сердце колотится. Такое случается при больших нагрузках, думаешь: вот сейчас упаду в подушку - и усну без задних ног; но вместо того ворочаешься, ворочаешься и встаёшь, измаявшись.

Вот и я встаю и отправляюсь бродить по дому. Ставни в пустом зале закрыты, я приношу из кухни свечу и подсаживаюсь к столу, где недавно мы сидели с амазонкой и друидом. Гитара сиротливо прислонена к стене. Беру на ней для пробы несколько аккордов, но свежие шрамы на ладони пощипывают, и я отставляю инструмент. Замираю. Слышу собственное дыхание, слышу, как тикают часы в кухне, как заводит в углу свою песню сверчок, и далеко на соседних улицах перебрёхиваются псы. Тоска и скука. Что ж он не едет?

Долгие здесь дни, но этот вечер вообще бесконечен.

Кажется, я задремала. Вздрогнув от какого-то громкого звука, открываю глаза: это Ян спускается из мансарды. Наверное, хлопнул дверью, вот я и проснулась. Минус тебе, хозяйка: время позднее, а единственный в доме мужик не накормлен. Да и Васюта ведь, если приедет, с дороги наверняка будет голодный. Подхватываюсь лётом на кухню, на скорую руку собираю ужин. Зову Яна.

...Я им просто любуюсь. И не только потому, что похож на своего дядьку. А сходство несомненное: в повороте головы, в манере скептически приподнимать бровь, и даже пальцы у него такой же формы, со слегка сплюснутыми кончиками, видать, это у них фамильное. Он, несмотря на возраст, цельный, упёртый, литой. Будущий воин. А ведь не просто так я ему Ратиборца нашила, думаю. Придёт время - парень ещё всем покажет.

Когда я разливаю чай, он подвигает ко мне ближе плошку с засахаренным миндалём, до которого я большая охотница. Берёт орешек, дабы показать, что себя не обделил, остальное - мне. А я колю для него сахар. Мне нравится смотреть на Яна, ему - на меня. Его смешит, как я пыхчу с щипчиками над большим куском, кое-как стёсывая крохи. Такой твердокаменный сахар - не рафинад, не пилёный, не крупнокусковой, а прессованный в настоящую сахарную голову - я пробовала только в детстве, у бабушки, и у неё же впервые увидела такие вот щипцы для колки. Зажав в зубах небольшой сколок, можно выпить не одну чашку.

- Ян, - отставляю пустую кружку. - Вот засада, я до сих пор не знаю... а как вообще-то город называется? Не Тристрам, случайно?