Москвин - Плоский мир

Что тут скажешь - его слова звучали убедительно, и я не мог не смягчиться.

-О чем все-таки идет речь?

-О вас, только о вас. Вы полюбили ее по какой-то другой причине, мне неизвестной, но я и не хочу ее знать – это не мое дело.

-Так ли уж нужна причина?

-Верно. Не нужна. Однако из того, что она мне говорила, я делаю вывод, что вас стоит предостеречь. Видите ли… когда мы с Таней еще вместе учились, она встречалась с одним человеком. У них все было хорошо, но один раз он приревновал, и она довольно быстро бросила его. А знаете почему? Она всегда, всегда хотела быть свободной.

Я усмехнулся.

-Не к вам ли он приревновал?

-Ну вот опять вы начинаете! Нет, не ко мне.

-Ладно… хорошо.

Он продолжал.

-Вам следует вести себя совершенно иначе, если не хотите потерять ее. Зачем вы, к примеру, начали ссориться с ней сегодня?

-Вам и это известно?

-Ну а как же? Она позвонила мне и рассказала. Вы все никак не желали ей верить и, в конце концов, даже набросились на нее.

Тут мне стало совершенно ясно, что я и правда ошибался: если между ними было бы хоть что-нибудь или существовал действительный к этому посыл, она после такого эпизода просто ушла бы к нему, а не стала звонить по телефону и рассказывать о нашей ссоре. Во мне боролись ревность и здравый смысл, но…

…В конце концов победил последний. Очевидно, Таня доверяла этому человеку, как обычно доверяют близкой подруге, (вот оказывается кто ее настоящий друг!), а стало быть, мне бессмысленно было препятствовать их общению и лучше всего пойти на сближение с Олегом. Сумел бы я так скоро и невзирая на те странные явления, которые стали происходить после его приезда, (я имею в виду внезапное исчезновение из моей квартиры в самый первый день, а затем еще противоестественно быструю перемену его облика), изменить свое отношение? Да, он был мне не очень приятен, но я должен сделать над собой усилие, иначе потеряю самого дорогого мне человека. Я сказал Олегу, что сожалею о произошедшей ссоре.

-Несмотря на то, что вы серьезно ее обидели, я думаю, стоит вам только извиниться перед ней и все будет забыто.

-Это она вам сказала?

-Нет. Но я чувствовал это по ее голосу.

С минуту мы сидели молча. Потом я произнес, (это был не вопрос, но утверждение):

-Вы очень давно с ней знакомы.

-Да. С тех самых пор, как она приехала сюда. Чуть позже я стал заниматься музыкой, играл в рок-группе на соло и на басах; у меня не шибко получалось, но Таня всегда была рядом и говорила: «Давай, Олег, дерзай. Я верю в тебя», - он усмехнулся собственным воспоминаниям, - впрочем, она говорила так всегда – за что бы я ни брался. Но она сама любит музыку, и когда у меня не ладилось, она тоже принимала участие в выступлениях нашей группы, пела. Она хорошо поет. Вы и этого не знали?

-Нет, - я покачал головой.

-Ну вот видите. Попросите ее спеть как-нибудь.

-Хорошо, - я чувствовал себя обманутым, но с положительной точки зрения; я говорю о том, что Таня открылась мне по-новому, а я-то думал, ничего такого уже не произойдет, и даже если я и плохо знал ее прошлое, так бы оно и оставалось.

Я сказал, что мне пора уходить. Когда мы были уже у дверей, Олег сообщил:

-Через некоторое время я уеду. (Самое большее, пройдет еще недели две). Но пока я здесь, прошу вас не препятствовать нашим с не встречам.

-Не буду.

-И главное, не ссорьтесь с нею больше. Не ищите повода, если действительно хотите продлить с нею отношения. Таня не будет смотреть вам в рот и не уступит.

Я улыбнулся, пожал ему руку и сказал, что помирюсь с ней сразу, как приду домой.

Глава 4

Сегодня в полдень я увидел, наконец, (или думаю, что увидел), тот самый апогей, ту вершину, достигнув которой птица перестает быть собой, ибо, умаляя всякий триумф, она чувствует такой голод, что съедает собственные крылья и превращается в ущемленное облако, не парит, а двигается уже еле слышно и с безнадежностью в седых локонах созерцает. Вот так созерцал меня сегодня человек, стоявший по ту сторону оконного квадрата. Я увидел этого субъекта еще до того, как приступил сегодня к работе – повернулся и посмотрел в окно – я не мог сначала поверить, что на меня могут смотреть снизу, стоя на тротуаре и увидеть нечто за темнеющим от расстояния стеклом, но потом все же понял, что этот долгий и безнадежно умаляющий взгляд единственного глаза был обращен именно ко мне; человек смотрел на меня так, будто между нами простиралась железная решетка, строительство которой я уже завершал, завязывая последние прутья в узел, словно шнурки, спрятав пару ботинок за спиной. Я не подозревал, что результат, вернее предрезультат, подступ, будет резко контрастировать с той разгонявшейся паникой, которая наблюдала меня в течение последних дней; и в то же время я прекрасно понимал, что изменился лишь наружный ее характер, а внутреннее содержание еще более участилось, ввергнув самое себя уже в область бессознательного. Пожалуй, это было похоже на то, как человек, надрывая свое тело электрическим током и прогибаясь назад так часто, что это перестают замечать сторонние глаза , летит по виртуальному коридору…