Москвин - Плоский мир

-Вот что я скажу вам: никуда я уходить не собираюсь, - а с этими многими, (вы обязательно должны назвать мне конкретные имена), я попытаюсь как-нибудь наладить отношения. Ну а если ничего не выйдет, черт с ними, наплевать. Я повидал много людей, относившихся ко мне плохо, тогда как я им не сделал ничего дурного. Вы предлагаете мне покинуть клуб, но сейчас такой поворот событий для меня никак не годится. Напротив, я собирался попросить Черенкова, чтобы он разрешил мне пожить здесь. Я затеял в доме ремонт, который продвигается очень медленно, и теперь совершенно не могу там находиться: вся кровать завалена неизвестно чем. Кроме всего прочего, чем больше я проигрываю, тем больше мне хочется научиться играть.

-Выходит, вы твердо решили остаться?

-Вне всякого сомнения.

Никто не знает, что происходило в клубе сразу после того, как Гринев в тот день ретировался, но тот факт, что против обыкновения все посетители разом задержались на два часа и разошлись только к полудню, говорит о том, что вероятнее всего у них состоялось некое совещание.

В следующий раз, когда Кирилл появился в клубе, лампы висели уже на два сантиметра ниже, но, конечно, даже самый наблюдательный глаз не смог бы это различить; как это ни удивительно, все вели себя с Кириллом гораздо приветливее обычного, а о невозвращенном долге никто никогда больше не вспоминал.

-Забудьте все, что я говорил вам, - с улыбкой произнес подошедший Зурин.

-Как вы сказали?

-Да-да, именно забудьте. У меня был разговор с членами клуба: никто теперь к вам плохо не относится. На самом деле вы очень талантливый бильярдист, и у вас громадный потенциал, если хотите знать.

-Да что вы!

-Поверьте мне, я говорю совершенно искренне, - и как бы в доказательство этого Зурин прибавил, что хотел бы теперь всячески помогать Кириллу.

-Быть моим учителем, хотите сказать?

-Почему бы и нет?

Кирилл все еще недоумевал этой перемене, но чем больше Зурин сетовал на его «широчайшие способности», которые, по его мнению, очень быстро позволят достичь профессионального уровня, тем больше Кирилл растаивал.

-Вы, должно быть, все сговорились против меня, – молодой человек сделал последнюю попытку, но когда Зурин, ловко отвергая ее, снова принялся высказывать ему комплименты, решил, что даже если тот кривит душой, его это нисколько не заботит, - стало быть, я многого добьюсь?

-Конечно. Собственно, вам даже и не стоит напрягаться. А теперь поговорим о наших планах.

Каждый урок должен был заканчиваться партией с одним из членов клуба, и, как это ни странно, в тот же день Кириллу удалось обыграть своего соперника – им оказался Артем Сергеевич Левашев, обрюзгший мужчина лет сорока пяти, носивший рубаху, которая походила на заляпанную пивом шахматную доску; кое-кто утверждал, что Левашев не изменял своему наряду даже зимой, одевая это клетчатое творение поверх теплого свитера; был он как раз одним из тех, кто вслед за Денисовым касательно возвращения долга кричал «и мне», и поначалу Кирилл поглядывал на него с опаской, но после того, как его соперник в течение двадцати минут за дюжину ударов не загнал в лузу ни одного шара, обрел душевное равновесие и впервые медленно, но верно довел партию до победы.

-Поверить не могу! – говорил Кирилл уже под утро, - а я-то решил, что безнадежен.

-Поздравляю. Вы играли гораздо лучше обычного.

-Последний, кого я обыграл, был трясущийся старик, вроде тех, что подходят к прилавку в магазине – у них на носу очки с линзами в палец толщиной, а они поворачиваются к тебе и говорят: «Сынок, посмотри на ценник, я что-то ничего не вижу».

Зурин рассмеялся и коротко заметил, что Кирилл, должно быть, шутит.

-Вы опять останетесь здесь до позднего утра? – осведомился тот.

-Да. Извините, мне нужно переговорить кое о чем с хозяином.

С этого дня дела у Гринева резко пошли в гору: каждый раз ему удавалось обыгрывать все новых и новых соперников. Удивительно, как у него это получалось, тем более, что производительность ударов почти не изменилась, а на самом деле и нисколько , но Кирилл был слишком доволен происходящим, чтобы сильно задумываться о таком «ничтожном нюансе». Он возбужденно ходил вокруг стола, ему хлопали, а он за это принимался выделывать различные экивоки – как телом, так и кием, - и от того, бывало, не мог уже загнать шар в течение минут тридцати… и все равно выигрывал. В то же время за все эти победы Кирилл так и не получил ни рубля, ибо никто уже в силу колоссально возросшего его мастерства не отваживался поставить на себя; напротив, предлагали, и при том совершенно серьезно, выплачивать деньги за проигрыш. И если бы Кирилл не отказывался всячески от такого странного оборота, ей-богу, казалось, его узаконили бы. Словом, это походило на известную старинную задачу из сборника «Математическая смекалка», формулировка которой выглядит примерно следующим образом: «Двум лучшим наездникам так надоело состязаться друг с другом на короткой дистанции, что они решили радикально изменить свое соревнование, а именно, выигрывал теперь тот, кто приходил последним. И что ж? Выведя лошадей к стартовой линии, каждый из них понял: по существу, и с места-то сдвигаться не стоит! Зрители смеялись, свистели, качали головами, думая, как образумить «задуривших кумиров», и тут вдруг появился один мудрый старик, который подошел к наездникам, шепнул им что-то на ухо, и спустя минуту их жилистые спины уже едва виднелись далеко впереди – пришпоренные лошади неслись во всю прыть. Что же сказал им старик?» А ответ на задачу очень прост, одно-единственное слово: «Пересядьте».