Москвин - Плоский мир

Я вздохнула и сначала ничего ему не ответила, а потом все же сказала, что если у Николая получается, то и у нас должно получиться, - и ошиблась, ибо хватило нас только на несколько дней, - вот насколько было это мерзко и как мы любили нашего внука, тогда как он никаких к нам чувств уже не питал.

Все эти переживания да еще и этот репортаж об обеде ветеранов в конце концов-то и свели моего мужа в могилу. Николашка на похороны не пошел, потому что я ему не заплатила, а на следующий день объявил мне, что скоро собирается уйти из дома.

-А чего сейчас не уйдешь? – спросила я зло и даже при этом не заслонила собою его профиль, чтобы посмотреть на него.

-Ты мне деньги должна.

-За что? – спросила я и вдруг разрыдалась.

-За все, что я делал для вас раньше. И в шесть, и в семь лет помогал вам, и позже еще гораздо - все это должно быть оплачено, - и вдруг достает из прямоугольника своего портфеля стопку бумаг и на каждой все его действия прописаны во всех подробностях: тогда-то и тогда-то в такое-то-такое-то время делал он то-то и то-то и стоит это столько-то и столько-то. Все бумаги нотариально заверены.

-Тогда и ты плати за проживание! – закричала я как помешанная.

-Э нет, бабушка, не выйдет у тебя. Я вас с дедом не просил о приюте.

-Да ты в детском доме сгинул бы, если бы не мы!

-Но не сгинул же, - отвечает Николай и опять плечом пожимает - так, как он это умеет.

И тут я, рыдая, становлюсь перед ним на колени.

-Внучок, - говорю, - пощади! За что ты так со мной? Мы же отдали тебе все, что только могли!

С минуту он, закрыв собою, сверлил меня глазом. Недобрый огонек в нем сверкал, а потом вдруг весь профиль его как-то скукожился, позеленел; он мигом добежал до сумки, достал трюфель, съел его и только после этого полугубы его расправились в невыразимом облегчении; он прищурился так злобно и презрительно и говорит:

-Я вижу, что ты решила мне на совесть давить? Не пройдет у тебя это – так и знай. Если бы у тебя были бы деньги, чтобы заплатить, и ты так бы встала передо мной на колени, то да, я бы еще бы мог допустить, что это искренне, а так ты просто хочешь отвертеться. Ну уж нет! Раз нет у тебя денег, то это твои проблемы, они меня не касаются. Впрочем, я скажу тебе, как их достать: ты ведь можешь очень хорошо нажиться на смерти Ивана Тимофеича. Государство должно тебе вдовью выплату, компенсацию, так сказать. Только нужно подписать какую-то бумагу.

-Да разве позволит мне Великовский получить эти деньги? – спрашиваю, и зря спросила, потому что как только эту фамилию упомянула, сразу же полугубы Николая побелели и он злобно прорычал.

-Не смей говорить плохо об этом человеке! Слышишь, ты? Не смей! Если хочешь знать, он мой отец родной!

Да-да, именно так и сказал, а затем отвернулся и ушел. Но ненадолго: скоро возвратился и опять стал деньги с меня требовать, на этот раз пуще прежнего, да еще и грозился в тюрьму засадить. Что было делать мне? Я поняла, житья не будет, пока не выполню то, что он просит. Пришла я в плоскость сбербанковой комнаты спросить, как оформить мне заявление о вдовьей компенсации, а там прошла по всему прямоугольнику и вижу, громадная очередь и за линией стола кассира сидит человек ну прямо точная копия вас, Павел, да-да, я не шучу, а рядом с ним Великовский – стоит и смотрится в зеркало, а со стороны оно похоже на картину… ну, думаю, все, дело «швах»… Да и очередь какая необычная! Они не стоят на месте, а все двигаются, двигаются, жрут шоколадные трюфели и кричат, что «этот швейцарский банк задолжал им огромные деньги», а потом вдруг замолкают и снова ходят, тяжело сопя носом, сталкиваясь друг с другом выпуклостями плеч и прямоугольниками туловищ. В руке у каждого серебряный поднос с каким-нибудь причудливым изображением: вот артист кукольник, у которого вместо ладоней кожаные пятипалые кресла, держит лески, к которым прикреплены марионеточные куклы, вот и свинья, сжирающая шоколадный трюфель, который протягивает ей антиквар, сидящий в такси, - и кажется, что в следующий момент машина собьет несчастное животное, а на третьем подносе – таксист, старающийся проглотить кругляш монеты, чтобы он не занимал ему руки, - к нему подошел его лучший друг, учитель математики, и нужно немедленно с ним поздороваться, - и так и так далее, в самых различных причинно-следственных взаимосвязях.

Тук-тук-тук,

Тук-тук-тук,

Тук-тук-тук,

Тук-тук-тук,

- слышатся возгласы каблуков, соединяющиеся в однообразное стихотворение Теодора Драйзера…»