Сьюзен Янг - Программа

- Здесь нельзя купаться! - закричал ему Джеймс, расстилая полотенце на траве. - Нам надо было поехать на наше обычное место.

Брейди посмотрел на него. Его черные волосы блестели на солнце. На солнце его кожа казалась бледной, землистой.

- Я не хотел портить его тебе, - сказал он.

Джеймс нахмурил брови, и потом рассмеялся.

- Портить мне что?

- Обычное место. Я решил, что потом вы все еще сможете туда ездить. Может, ты, наконец, сможешь научить Слоан плавать. - Его глаза встретились с моими, и он улыбнулся. - Может, тебя она послушает.

Тогда я замерла и посмотрела на него.

- Что ты …

Леденящая боль пронзила все мое тело, когда я поняла, когда в этот момент мне все стало ясно. И в это же самое время я увидела, как Джеймс вскакивает с полотенца.

Мой брат стоял на краю обрыва высотой двадцать футов (6м. - прим. пер.). Он повернул ко мне голову, его глаза блестели. Круги под ними были темно-синего цвета. Я не видела, как это приближается. Не распознала знаки.

- Позаботьтесь друг о друге, - прошептал мне Брейди, как будто это был секрет. А затем он раскинул руки и упал с обрыва, спиной вперед.

Мои крики разорвали полуденную тишину. Я оглянулась и увидела, что Джеймс еще далеко. Я не умела плавать, но побежала, что есть сил и прыгнула в воду вслед за Брейди. Как только я ударилась о воду, холодная вода хлынула мне в нос. Я задыхалась, отчаянно барахталась.

- Брейди! - я пыталась кричать, но захлебывалась водой.

Позади меня раздался еще один громкий всплеск, и я поняла, что это был Джеймс. Я думаю, что он даже не заметил меня, проплывая мимо. Он был таким же хорошим пловцом, как и Брейди. На берегу лежало бревно, один его конец выдавался в воду, и я уцепилась за него и стала смотреть.

Течение было таким быстрым, что тащило мои ноги под воду, а я вцепилась в бревно. И потом я увидела Брейди, он качался на поверхности воды, лицом вниз. Он не плыл. Я снова закричала, указывая на него, и смотрела, как его тело бьется о камень, еще и еще. Руки Джеймса яростно молотили по воде, но Брейди был слишком далеко.

Я начала плакать, рыдания сотрясали мое тело, которое обвилось вокруг бревна. Когда тело Брейди ударилось об еще один камень, оно оставалось там достаточно долго, чтобы Джеймс дотянулся до него. Джеймс ударился о камень, вскрикнул, но вытащил Брейди на берег и стал делать ему искусственное дыхание.

Джеймс неистово стучал ему по груди, вдыхал воздух ему в легкие. Но с того места, где я была, я видела, что даже если бы Брейди и не был переполнен водой, шея у него была сломана. Его голова странно свешивалась на бок; глаза смотрели в пустоту.

Мой брат — мой лучший друг — был мертв.

Я почувствовала, как мной овладевает спасительное оцепенение. Джеймс кричал, звал на помощь. Он встал и стал искать меня, прикрыв глаза рукой от солнца. И я отпустила ветку, позволив холодному течению утащить меня под воду.

Я пыталась утонуть и, по правде говоря, это было бы не так уж сложно. Течение было достаточно сильным, чтобы держат меня под водой. Я надеялась, что потеряю сознание, и что воспоминания о том, как мой брат в последний раз смотрит на меня, исчезнут. Я не могла жить дальше. Не могла посмотреть в лицо моим родителям. Моей жизни.

Но потом Джеймс схватил меня за шею, вытащил на берег, уложил на спину. Я захлебывалась, вода лилась у меня изо рта. Уши были заложены, но я видела, как Джеймс, склонившись надо мной, хлопает меня по щекам, чтобы я не теряла сознание. Когда я, наконец, могла держать глаза открытыми, он побежал к полотенцу, где был его телефон.

Джеймс спас меня. Но он не смог спасти Брейди — никто из нас не смог. В конце концов, мы сделали так, как нам сказал мой брат, мы заботились друг о друге. Иногда вина тех, кто выжил, была настолько сильной, что мы не могли выносить ее, наш общий секрет, который мы не выдавали. Но мы были всем, что у нас осталось.

* * *

Пока я сижу дома у Джеймса, в понедельник утром, и смотрю, как он медленно просовывает руку в рукав рубашки, которую я выбрала, думаю, что именно он всегда делал всю работу. Джеймс был моей опорой. Теперь же эта его часть сломана, заражена. И, как и в тот день у реки, я хочу отпустить все, уйти под воду.

- Я принесла пирожков, - говорю я, отбрасывая волосы, а он садится и смотрит в окно.

- Когда похороны? - спрашивает он так тихо, что я едва его слышу.

Я проглатываю комок в горле. В субботу вечером, после того, как я ушла от Джеймса, я заглушила все чувства, превратилась в машину, которая делает все необходимое, чтобы поддерживать в нас жизнь. Вместе. Когда я пришла домой, родители сказали мне, что мать Миллера звонила им и говорила с ними.