Рязанов Александрович - Барон в юбке

Тягучие, слегка ‘поддатые’ после мощной прощальной пьянки, мысли все еще вяло текли внутри черепной коробки, но, где-то глубоко, внутри его души, уже щелкнула пружина интуитивной догадки.

…Откуда-то, словно со стороны, чужими ртом и легкими, исторгся утробный крик:

-Н-е-е-е-ет!!! – а сердце, дав короткий, на долю мига, сбой, уже рвалось из груди, накачивая кровью все еще крепкие, но постаревшие уже мышцы, рвутся в нечеловеческом усилии связки, все равно не успевая совершить необходимый рывок…

Еще не осознавая разумом, что он делает, Крымов интуитивно взметнулся со своего сиденья навстречу встававшей. Та уже успела расстегнуть последнюю пуговицу на воротнике и взглядам опешивших пассажиров, находящихся на гребне ломящейся в вагон людской волны, открылась начиненная взрывчаткой жилетка, так называемый ‘пояс шахида’. …

С воплем:

– Аллах акбар! Террористка рванула запал взрывного устройства.

…В этот момент на нее всем весом своих ста тридцати килограммов тренированного тела рухнул Крымов, отгородив собой смятую террористку, бессильно воющую, словно раненый зверь, от ломившейся толпы, с криком:

– Все вон!!!

Это бомба! И она сейчас взорвется!!!

… Вспышка…

Огромного майора, целиком накрывшего своим телом шахидку, сила взрыва, словно тряпичную куклу, швыряет на ломанувшуюся из вагона толпу. По всему вагону, взвизгивая при рикошете от поручней, смачно чавкая при столкновении с живой плотью и вызывая вопли боли, летят стальные шарики, которыми был, вперемешку с взрывчаткой, начинен адский жилет.

В углу, образованном боковиной сиденья и закрытой потертой дверью, с криво намалеванной надписью на стекле, которую какой-то шутник укоротил, сцарапав часть букв, до ‘ не п…ис…яться’, осталась лишь кучка окровавленных черных лохмотьев.

…Крымова спасли лишь опыт и нечеловеческое везение: лишь чудом и везением, помноженным на огромный опыт, можно объяснить то, что смертница, сбитая с ног в отчаянном слепом рывке Крымовым, упала именно лицом вниз, накрыв собственным телом основную часть взрывчатки. Везением была и толстая овчинная дубленка, дубовая, словно кираса – еще ‘совковой’ выделки, надетая им по причине сильного мороза на улице на толстый, домашней вязки, теткин свитер, которая смягчила удар и ослабила убойную силу осколков…

***

Пол года спустя из дверей Института Склифосовского вышел, сильно хромая, седой сгорбленный человек с молодым еще, но сильно посеченным шрамами, лицом. Опираясь широкой, совсем еще недавно полной сил, а теперь старчески дрожащей лапищей, на вычурную, черного дерева инкрустированного слоновьей костью, резную трость-подарок московского мэра – он медленно побрел в сторону видневшейся неподалеку остановки маршрутных такси.

***

….Лика Гжинская, дочь известного в Москве бизнесмена Генриха Гжинского, высокая, стройная девица с ногами, как говорится, ‘от зубов’, со скучающим взглядом грызла яблоко на ступенях одного из учебных корпусов МГУ, когда перед крыльцом с ужасающим визгом шин, остановился новенький Wolkswagen Tuareg тюннинговой версии, принадлежавший ее новой пассии-сыну одного из туркменских нефтяных царьков – Мураду Рашидбаеву.

Крыша автомобиля заметно вибрировала от децибел, выдаваемых бортовой аудиоустановкой. За решеткой радиатора взмаргивали синим и красным проблесковые маячки, которые, не смотря на частые и грубые нарушения правил дорожного движения его владельцем, в купе с дипломатическими номерами создавали полную ‘невидимость’ автомобиля в глазах столичных работников ГИБДД.

С тихим шелестом автоматического привода приоткрылось одно из окон, выпустив облачко сладковатого дымка, в котором запросто можно было определить ‘Тысячу и одну Ночь’ – весьма популярный в среде ‘золотой’ московской молодежи легкий наркотик из смеси гашиша, опиума, и ароматических восточных травок, обладающий, кроме наркотического, еще и сильнейшим афродизиачным эффектом. В окно высунулось смуглое, холеное лицо с ярко сияющей белозубой улыбкой:

– Ну что, красивая, поехали кататься?!

Лика, не глядя на говорившего, потянулась плавным кошачьим движением:

– Знаю я ваши катания: каждый кобель норовит под юбку влезть бедной девушке. Она, грациозно поводя бедрами, приблизилась к распахнувшейся дверце и картинно, словно в раздумьях, замерла рядом, положив холеную ручку на крышу машины и мягко поцокивая лакированными коготками с тысячедолларовым маникюром по гладко полированной крыше.