Михаил Булгаков - Под пятой. (Мой дневник 1923 года)

3-го января.

Сегодня у Л(ежнева) получил 300 рублей в счет романа "Б(елая) г(вардия)", который пойдет в "России". Обещали на остальную сумму векселя. Были сегодня вечером с женой в "Зеленой лампе". Я говорю больше, чем следует, но не говорить не могу. Один вид Ю. П(отехина), приехавшего по способу чеховской записной книжки, и нагло уверяющего, что...

- Мы все люди идеологии,--

действует на меня, как звук кавалерийской трубы.

- Не бреши!

Литература, на худой конец, может быть даже коммунистической, но она не будет (са)дыкерско-сменовеховской. Веселые берлинские бляди. Тем не менее, однако, боюсь, как бы "Б(елая) г(варДия)" не потерпела фиаско. Уже сегодня вечером, на "Зел(еной) лампе" Ауслендер сказал, что "в чтении"... и поморщился. А мне нравится, черт его знает, почему.

* * *

Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно--10 лет открещивался от своего... Бабы, как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая. Газет не читал сегодня.

4 января 1925 г.

"Петербургу - быть пусту".

Вчера наводнение в Петербурге, были затоплены Василеостровский, Петербургский, Московско-Нарвск(ий) и Центральный районы. Поздним вечером вода пошла на убыль.

* * *

Из Англии пришла нота, подписанная Чемберленом, из которой явствует, что английское правительство не желает более говорить ни одного слова по поводу письма Зиновьева. Отношения с Англией нестерпимо поганые. Есть сообщение из Киева, что вся работа союза швейников, ввиду того что в нем 80% евреев, переводится постепенно на еврейский язык. Даже весело.

* * *

Сегодня вышла "Богема" в "Кр(асной) ниве" No 1. Это мой первый выход в специфически-советской топкой журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка, кажется, впервые с знаменитой осени 1921 г. позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике,- написан отрывок совершенно на "ять", за исключением одной, двух фраз. ("Было обидно и др.")

* * *

Все идет верхним концом и мордой в грязь. Вся Москва растеклась в оттепельской грязи, а я целый день потратил на разъезды, приглашая гостей. Хотим у Нади потанцевать. Видел милы(х) Л(яминых) и отдал им номер "России" с "Б(елой) гв(ардией)". В антракте между фокстротными разъездами был взят за горло милыми еврейчиками по поводу бабьих писем. Сжали и кругом правы. Я ж(м)у в свою очередь, но ни черта, конечно, не сделаю. Ни в коем случае не пришлет. Как кол в горле. А сам я, действительно, кобра. До того сжали, что я в один день похудел и вся морда обвисла на сторону. Три дня и три ночи буду думать, а выдумаю. Все равно, я буду водить, а не кто-нибудь другой.

5-го января.

Какая-то совершенно невероятная погода в Москве - оттепель, все распустилось и такое же точно, как погода, настроение у москвичей. Погода напоминает февраль, и в душах февраль.

- Чем все это кончится? - спросил меня сегодня один приятель. Вопросы эти задаются машинально и тупо, и безнадежно, и безразлично, и как угодно. В его квартире как раз в этот момент, в комнате через коридор, пьянствуют коммунисты. В коридоре пахнет какой-то острой гадостью, и один из партийцев, по сообщению моего приятеля, спит пьяный, как свинья. Его пригласили, и он не мог отказаться.

С вежливой и заискивающей улыбкой ходит к ним в комнату. Они его постоянно вызывают. Он от них ходит ко мне и шепотом их ругает. Да, чем-нибудь это все да кончится. Верую.

Сегодня специально ходил в редакцию "Безбожника". Она помещается в Столешн(иковом) пер(еулке), вернее, в Козмодемьяновском, недалеко от Моссовета. Был с М. С, и он очаровал меня с первых же шагов.

- Что, вам стекла не бьют? - спросил он у первой же барышни,

сидящей за столом.

- То есть, как это? (растерянно).

- Нет, не бьют (зловеще).

- Жаль.

Хотел поцеловать его в его еврейский нос. Оказывается, комплекта за 1923 год нет. С гордостью говорят - разошлось. Удалось достать 11 номеров за 1924 год, 12-й еще не вышел. Барышня, если можно так назвать существо, дававшее мне его, неохотно дала мне его, узнав, что я частное лицо.

- Лучше я б его в библиотеку отдала.

Тираж, оказывается, 70000 и весь расходится. В редакции сидит

неимоверная сволочь, входят, приходят; маленькая сцена, какие-то занавесы, декорации. На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно,