Михаил Булгаков - Под пятой. (Мой дневник 1923 года)

Для меня всегда наслаждение видеть Кремль. Утешил меня Кремль. Он мутноватый. Сейчас зимний день. Он всегда мне мил.

На службе меня очень беспокоили, и часа три я провел безнадежно (у меня сняли фельетон). Все накопление сил. Я должен был еще заехать в некоторые места, но не заехал, потому что остался почти до пяти часов в "Гудке", причем Р. О. Л. при Ароне, при П(отоцком) и кто-то (еще) был, держал речь обычную и заданную мне - о том, каким должен быть "Гудок". Я до сих пор не могу совладать с собой, когда мне нужно говорить, и сдержать болезненные арлекинские жесты. Во время речи хотел взмахивать обеими руками, но взмахивал одной правой, и вспомнил вагон в январе 20-го года и фляжку с водкой на сером ремне, и даму, которая жалела меня за то, что я так страшно дергаюсь. Я смотрел на лицо Р. О. и видел двойное видение. Ему говорил, а сам вспоминал... Нет, не двойное, а тройное. Значит, видел Р. О., одновременно--вагон, в котором я ехал не туда, и одновременно же --картину моей контузии под дубом и полковника, раненного в живот. Бессмертье - тихий (светлый) брег... Наш путь --к нему стремленье. Покойся, кто свой кончил бег, Вы, странники терпенья... Чтобы не забыть и чтобы потомство не забыло, записываю, когда и как он умер. Он умер в ноябре 19-го года во время похода за Шали-Аул, и последнюю фразу сказал мне так: - Напрасно вы утешаете меня, я не мальчик. Меня уже контузили через полчаса после него. Так вот, я видел тройную картину. Сперва - этот ночной ноябрьский бой, сквозь него - вагон, когда уже об этом бое рассказывал, и этот, бессмертно-проклятый зал в "Гудке". "Блажен, кого постигнул бой". Меня он постигнул мало, и я должен получить свою порцию. Когда мы расходились из "Гудка", в зимнем тумане, в вестибюле этого проклятого здания, По(тоцкий) сказал мне: "Молодец вы, Михаил Афанасьевич". Это мне было приятно, хотя я, конечно, ни в какой мере не молодец, пока что.

* * *

Позволительно маленькое самомнение. Относительно Франции - совершеннейший пророк. Под Парижем полиция произвела налет на комшколу, которая, как корреспондирует из Парижа Раппопорт, "мирно занималась изучением Энгельса и Маркса". Кроме того, где-то уже стачка рыбаков и (...) шли мимо красинского убеж(ища) с криками. Кажется, в Амьене, если не ошибаюсь, уже началось какое-то смятение. Первую ставку Красин выиграл у французов. Начался бардак.

* * *

Денег сегодня нигде не достал, поэтому приехал кислый и хмурый домой. С большим раздражением думал о их совместно(м) путешествии, и единственным успокоением является моя прямая. Она всегда - кратчайшее расстояние между двумя точками, и стоит мне вспомнить ее, как я совершенно успокаиваюсь. Дома впал в страшную ярость; т. к. уже две недели я тренирую себя, то сейчас же разъяснил ее, как пес сову, и запер ее на ключ. Не нужно говорить о политике ни в коем случае.

* * *

В(асилевский) страшно ослабел. Человек, который имел чутье, начал его терять в СССР. Это, конечно, будет гибельно. Голова полна проектами, один из которых совершенно блистателен. У них у всех нет американского подхода: достаточно сказать один раз, и я уже понял. Понял. Мысленно его гипнотизировал, чтобы он делал, но так как я в этом деле дилетант, то за успех не поручусь.

* * *

Он привез и показывал две из тех книжек, которые выпускало его издательство. В серии "Вожди и деятели революции", одна из них написана Митей С(тоновым) ("Калинин"). Другая - Бобрищев-Пушкин ("Володарский"). Трудно не сойти с ума. Бобрищев пишет о Володарском. Впрочем, у старой лисы большее чутье, чем у В(асилевского). Это объясняется разностью крови. Он ухитрился спрятать свою фамилию не за одним псевдонимом, а сразу за двумя. Старая проститутка ходит по Тверской все время в предчувствии облавы. Этой - ходить плохо.

В(асилевский) говорит, что квартиру его описали. Вообще он въехал неудачно. Но (вы) поймите. Старый, убежденный погромщик, антисемит (Бобрищев-Пушкин) пишет хвалебную книжку о Володарском, называя его "защитником свободы печати". Немеет человеческий ум.

В(асилевский) говорит обо всем этом с каким-то особенным, подпрыгивающим, рамо(лен)тным {от франц. ramolli - старчески расслабленный, близкий к слабоумию} весельем. Был один момент, когда он мне жутко напомнил старика Арсеньева. Все они настолько считают, что партия безнадежно сыграна, что бросаются в воду в одежде. Василевский) одну из книжек выпустил под псевдонимом. Насчет первой партии совершенно верно. И единственная ошибка всех Павлов Николаевичей и Пасманников, сидящих в Париже, что они все еще доказывают первую, в то время как логическое следствие - за первой партией идет совершенно другая, вторая. Какие бы ни сложились в ней комбинации - Бобрищев погибнет. Забыл: пьеса ли это, (или) это роман "Странник играет под сурдинку".