Ну, и, в-третьих... я её узнал. У того, что пришло ночью в отведённую мне комнату, было лицо оберлейтенанта Уны Колко, девушки-целительницы, встреченной мной в деревне Пеньки, личность которой так заинтересовала мастера менталиста из Службы.
Как такое может быть, я не имел ни малейшего понятия. Если эта тварь считала образ из моего разума, и она умеет изменять внешность, это, конечно, может объяснить...
Чернух побери, да ничего это не может объяснить! В моей голове есть множество гораздо более ясных, близких, вызывающих куда большее количество эмоций образов, нежели девушка, которую я видел единственный раз в жизни! Два, если считать показанную мастером дознавателем Озерским фотографию.
Я понятия не имел, что происходит, поэтому бежал.
Через минуту или больше я всё-таки решил оглянуться, тем более под ногами пока было ровное поле и риск падения был минимален.
Кто бы ни жил в этой деревне, они не собирались упускать свою жертву. Рассредоточившись по полю, за мной бежало не меньше десятка тварей, отчётливо выделяющихся на фоне подсвеченной слабо фосфоресцирующими низкими облаками серой ночи. Разглядывать их пристально или считать у меня не было ни желания, ни времени, да и видимости не хватало. Когда стая хищников загоняет добычу, думать оная может только об одном: спасении собственной шкуры.
Правда, у меня была ещё одна мысль, ни в коей мере не противоречащая инстинктам любого достаточно высокоорганизованного живого существа. Передать информацию о неизвестном опасном противнике своим. В случае с животным "своими" может быть стая или будущее потомство, а у меня... как ни парадоксально, единственными "своими", о которых я сейчас помнил, была так нелюбимая мною Служба. Впрочем, как бы я ни относился к СОБ и её сотрудникам, я никогда не отрицал необходимости этой грязной работы.
И сейчас я был благодарен богам, что вещмешок оттягивал мои плечи. Если бы мне дали хотя бы пару минут, чтобы воспользоваться лежащим в нём шаром!
Но пары минут у меня не было, даже пары секунд не было. Сила живущей в моей крови стихии не бесконечна, и рано или поздно она выдохнется, вместе с ней - и я. Да, позже, чем это случилось бы с не наделённым магическими талантами человеком, или нетренированным стихийником. Но вот поручиться, что у моих преследователей ресурс движения ограничен хоть чем-то, кроме времени суток, я не мог.
Была только одна шальная надежда: лес может помочь. Да, мне там бежать будет на порядок сложнее: мутного рассеянного света не хватало и на открытом пространстве, выручало только, что глаза к темноте привыкшие. А под пологом осеннего леса стоит кромешная темень, и рассчитывать остаётся только на удачу. И моей удачей был леший, явно недолюбливающий местных жителей. Есть небольшой шанс, что он решит вмешаться, лишь бы сделать гадость потусторонним тварям. Пусть шанс этот ничтожно мал, но других вариантов я всё равно не вижу.
С каждым шагом бежать было всё тяжелее, и это не походило на обычную усталость; я заметил эту странную тенденцию уже к концу пути до смутной черноты леса. Было ощущение, будто воздух густеет, и каждое новое движение давалось труднее предыдущего. Сходу разобраться в природе явления не получилось, потому что привычной магии я не ощущал, а останавливаться и проверять было глупо. Оставалось покрепче стискивать зубы и продолжать путь.
До леса я добрался вконец измотанным; будто пробежал не несчастную версту, а все двадцать. Мокрая от пота гимнастёрка липла к телу, липли такие же мокрые волосы, а вещмешок настойчиво тянул к земле.
Какое-то время я продолжал бежать, петляя между деревьев, уже не отдавая себе отчёта, куда бегу и, собственно, зачем. В окружающей темноте лишь угадывались контуры древесных стволов, что позволяло хотя бы на них не налететь, и на этом видимость кончалась. За то, что я до сих пор не споткнулся и не упал, следовало благодарить богов и моё личное везение; в случае падения сил подняться я бы уже не нашёл.
Впрочем, любое везение не бесконечно. Запнувшись о какой-то невидимый в темноте объект - корень ли, или ветку, - я сходу врезался в прелые иглы, застилающие землю, перекувырнулся через плечо, прокатился и замер, уткнувшись лицом в запах сырости и хвои.
На войне очень быстро понимаешь всю хрупкость и дешевизну человеческой жизни. Можно сколь угодно долго рассуждать о ценности и уникальности каждого индивида, но на деле любая жизнь стоит не больше девяти граммов свинца. Хрупкая и невесомая, рвётся легче паутинки. И здесь уже не играет роли, простой солдат или старший офицер, все мы одинаково смертны. Земляк, в одиночку способный поднять из недр океана огромный остров, точно так же умирает от осколка гранаты, как простой деревенский мальчишка, полгода назад впервые взявший в руки оружие. Пред ликом Кары равны все, невзирая на былые заслуги.
Читать дальше