Анастасия Эльберг - Мишень

— А что?

— Почему бы нам не поехать завтра в Прагу?

Мина удивленно распахнула глаза.

— Что мы там будем делать?

— Все, что захочешь. Можно погулять, сходить в тот ресторан, где подают колено вепря. Я покажу тебе исторические места, возьму фотоаппарат. Хочешь, чтобы я тебя поснимал?

— Конечно!

— Если сядем на один из утренних поездов, то к полудню уже будем в Праге. А номер можно заказать прямо сейчас.

Мина снова улыбнулась — на этот раз, тихо и загадочно.

— А давай закажем номер для новобрачных? — попросила она.

— Пусть будет номер для новобрачных.

— Как здорово! Ой, только… — Она прижала пальцы к губам. — А что я скажу Анне? Мы договорились встретиться в воскресенье, у нас деловой ленч…

Мина обхватила себя руками и уперла взгляд в пол. Несколько секунд мучительных размышлений — и она вскинула голову, поджав губы.

— За каким чертом мне сдался деловой ленч в воскресенье? И могу я провести хотя бы пару дней наедине с мужчиной? Позвоню ей завтра и скажу, что ленч отменяется. Вот.

С этими словами она взяла помаду и продолжила колдовать над лицом.

— Надеюсь, мисс Креймер не расстроится.

— Знаешь, Кристиан, она милая и добрая, но… иногда у меня такое ощущение, будто она хочет подчинить себе всю мою жизнь. Я многим ей обязана, но это еще не означает, что мной можно крутить и вертеть. — Мина отложила помаду и со вздохом опустилась на стул возле зеркала. — Что бы я ни делала, я всегда думаю — а что скажет Анна? И отказать не могу, потому что почувствую себя виноватой. — Она достала телефон и просмотрела полученное сообщение. — О, а вот и такси. Ура, я успела собраться!

— Я ухожу минут через десять. Оставлю ключи под вазой у входа.

Мина замерла, перебирая в пальцах сумочку. Пару мгновений она молчала, а потом сказала то, что я ожидал услышать:

— Ты вернешься? Я приготовлю тебе чай… ночью будет холодно.

Я прикрыл глаза, чувствуя себя самым отвратительным существом в двух мирах.

— Вернусь.

Куда же я денусь.

Служанка-японка открыла дверь и отстранилась, пропуская меня.

— Великий, — коротко объявила она.

Кэцуми подняла голову от бумаг. Ее лицо осветила спокойная улыбка.

— Пожалуйста, принеси нам чаю, — обратилась она к служанке. — Здравствуй, Винсент. Садись.

Я занял одно из мягких кресел возле стола и осмотрелся. После оглушающей музыки в основном помещении клуба здешняя тишина ласкала слух, а приглушенный зеленоватый свет располагал к беседе. Кэцуми умела создавать уют.

— Рада тебя видеть, — сказала она, подавая мне руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо. У меня было время отдохнуть и выучить свой урок.

Заметив, что я достаю портсигар, Кэцуми поставила передо мной пепельницу.

— Должно быть, то был важный урок, если до тебя решили достучаться таким способом.

— Весьма.

Неслышно вошедшая служанка водрузила на стол поднос с чайником и двумя чашками, поставила одну из них передо мной, легко поклонилась и снова испарилась.

— Кэцуми-сан и темная мафия Треверберга. Кто бы мог подумать, — улыбнулся я, делая глоток чая. Пах он восхитительно, а на вкус был еще лучше: должно быть, Кэцуми общалась со служанкой без слов и поведала ей о моей любви к бергамоту.

— Ты ожидал увидеть здесь кого-то другого, Винсент? Может быть, Незнакомца?

— О нет, не думаю. Теперь я понимаю, что это место просто создано для тебя.

— Благодарю.

Я отставил чашку и открыл портсигар.

— И давно ты этим заправляешь?

Кэцуми взяла с небольшого блюда кусочек сахара.

— Как давно мне в голову пришла идея создания такой структуры? Достаточно давно. Как давно я поняла, что мне нужно заправлять этим самостоятельно? Относительно недавно.

— Исчерпывающе.

— Тебе нужны ответы на другие вопросы, Винсент. Перейдем к ним.

Я предложил Кэцуми угоститься сигаретой, и она согласно кивнула.

— Северянин, — заговорила она, делая первую затяжку. — Незнакомец. Твой ровесник. Важный господин. Водит дружбу с влиятельными криминальными авторитетами. Опутал сетями всю Европу.

— А Треверберг оставил на десерт.

Вместо ответа Кэцуми прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Мы не были хорошими друзьями, но рядом с ней я чувствовал какое-то домашнее спокойствие, ощущал ее как родное существо. Должно быть, потому, что нас обоих считали странными: меня — потому, что я делал то, что хотел, а Кэцуми — потому, что она думала в непонятном для остальных ключе, непостижимое дитя страны восходящего солнца.