Корсакова Татьяна - Музы дождливого парка

Рука не дрожала, когда она выливала содержимое пузырька в чашку с чаем. Такой, как Савва Стрельников, не имеет права на жизнь. Аким прав, если не умрет Савва, умрет она. А у нее дети и внуки и двадцать лет загубленной жизни. Силы духа не хватило лишь на то, чтобы остаться и увидеть, как он будет умирать. Ната бежала из павильона, спиной чувствуя недобрый взгляд пробуждающейся Урании.

Аким нашел ее на скамейке в парке, трясущуюся в ознобе, выкуривающую одну сигарету за другой. Он понял все без слов.

— Ты сделала это, Наталья?

Она лишь кивнула в ответ.

— Где?

— В павильоне... Он ее почти доделал... Аким, она едва ли не живее меня! Ты веришь?

— Я верю. — На плечо успокаивающе легла тяжелая ладонь. — Как ты это сделала?

— Ядом. Я убила его ядом, Аким.

— А чашка? Ты забрала чашку?

— Нет. Я не могу туда вернуться. — Руки дрожали так сильно, что пришлось зажать их между коленями. — Теперь я убийца! Чем я лучше его?

— Ты лучше. — Аким погладил ее по волосам, осторожно, точно опасаясь, что она отшатнется от его ласки. — Иди в дом, Наталья. Я все улажу.

— Спасибо! — В порыве благодарности ей хотелось целовать его заскорузлые, в порезах и ссадинах руки. — Аким, я никогда не забуду.

— Я делаю это не только ради тебя, Наталья. Мне тоже есть за что его ненавидеть. Все будет хорошо, никто никогда не узнает...

Аким вошел в ее комнату спустя несколько часов.

— Я все сделал, — сказал он, останавливаясь у самой кромки белоснежного ковра, не решаясь сделать еще один шаг. — Все будет хорошо, Наталья. Никто не догадается.

— Спасибо. — Она подошла к нему сама, как в далекой молодости, прижалась щекой к груди. — Спасибо, Аким, я никогда не забуду.

— Забудь. — Он снова, как тогда, в парке, погладил ее по волосам. — Забудь, Наталья. Ничего этого не было. Теперь ты свободна.

— А ты? — Она не решалась поднять на него взгляд, боялась увидеть в его глазах просьбу, на которую вынуждена будет ответить отказом.

— А мне ничего не нужно. Мне достаточно видеть тебя и дочь, знать, что у вас все хорошо. Ты позволишь мне остаться, Наталья?

— Оставайся, Аким. — Рукавом блузки она вытерла мокрое от слез лицо. — Только, пожалуйста, сделай для меня еще одну вещь.

— Все что угодно.

— Убери статую.

— Наталья, она не завершена. Тебе нечего бояться.

— Все равно. Я не могу ее видеть. Убери, пожалуйста.

— Как скажешь, хозяйка. — Он коснулся ее виска едва ощутимым поцелуем, вышел из комнаты...

*****

Марта еще не успела привыкнуть к этому новообретенному миру, к тому, что даже ночь не в силах приглушить яркость красок, что звуки флейты до сих пор звучат в душе нежно и тревожно одновременно, что Арсений сжимает ее в объятиях так крепко, что больно дышать, как мир снова изменился...

Наверное, Арсений услышал что-то особенное, недоступное ей. Или не услышал, а почувствовал, потому что оттолкнул ее с какой-то торопливой небрежностью, перегнулся через перила, всматриваясь в темноту. Марта тоже хотела видеть, хотела понять, что заставило Арсения разжать объятия, оттолкнуть, а может, и вовсе забыть о ее существовании.

Внизу полыхал костер. Огромный, выше человеческого роста. Клубы дыма сплетались в сизые спирали, извивались, точно в судорогах, а в завывании ветра Марте вдруг почудились женские крики. Если бы она смотрела не на костер, а на Арсения, то, наверное, поймала бы тот страшный момент, когда глаза его сделались пустыми, как окна давно заброшенного дома. Но Марта смотрела вниз и скорее почувствовала, чем увидела, как стоящий рядом Арсений стал медленно заваливаться вперед, туда, где черный ночной воздух вспарывали яркие светлячки искр, туда, где его ждала неминуемая смерть...

Руки Марты беспомощно и бестолково заскользили по его спине, пальцы, ломая ногти, зацепились за ремень джинсов, но эти жалкие попытки могли лишь задержать, а не предотвратить падение.

Он справился сам. Наверное, тех мгновений, которые смогла выторговать для него у судьбы Марта, хватило на то, чтобы Арсений пришел в себя, вцепился в ограждение. Теперь уже он, а не она болтался между небом и землей, теперь уже ей предстояло совершить невозможное.

Упав животом на припорошенную мокрыми листьями площадку, Марта протиснулась между прутьями ограждения, ухватила Арсения за левую руку.

— Ты потерпи, я сейчас... Арсений, родненький, ты только не разжимай пальцы. — Она не знала, слышит ли он ее, она даже лица его не видела из-за ослепительно-ярких сполохов костра. — Держись второй рукой! Ну, пожалуйста!