Bill Browder - Red Notice (Russian Edition).

Через неделю с не менее удручающими новостями позвонил Тони Брентон:

— Шувалов проявил понимание, но сказал, что ничем не может помочь.

Новости были неутешительные, но надежда еще теплилась. Моим вопросом занялся руководитель Федеральной службы по финансовым рынкам Олег Вьюгин. Он написал письмо заместителю председателя правительства с просьбой о восстановлении моей въездной визы. В середине февраля Вьюгин планировал приехать в Лондон на международную инвестиционную конференцию, и я надеялся, что, может быть, он привезет хорошие новости.

Мы договорились о встрече в баре отеля «Кларидж» в Мейфэре в первый вечер его визита в Лондон. Но стоило мне его увидеть, как стало понятно: хороших новостей не будет. Мы расположились на обитых бархатом низких табуретах и заказали напитки. Пока мы ждали, я сказал:

— Благодарю за столь смелое письмо, которое вы направили заместителю премьер-министра.

— Не стоит благодарности, Билл, — произнес он на хорошем английском. — Боюсь, оно не принесло результата. Правительству спущена разнарядка по вопросу о вашей визе.

У меня ёкнуло сердце:

— От кого?

Он посмотрел на меня и слегка приподнял брови. Затем молча показал пальцем на потолок. Имеет ли он в виду Путина? До конца не ясно, но других объяснений загадочному жесту Вьюгина у меня не было. Если это и вправду решил Путин, то шансов повлиять на ситуацию у меня нет.

Я рассказал о встрече Вадиму, но он не огорчился до такой степени, как я.

— Если за всем этим действительно стоит Путин, ему, возможно, предоставили сфабрикованную информацию о тебе. Нам надо найти кого-нибудь из окружения Путина, кто расскажет ему правду.

Мне было приятно, что Вадим настроен положительно, но это не успокаивало.

— Да кто же за это возьмется? — спросил я с сомнением.

— Как насчет Дворковича? — предложил Вадим.

Аркадий Дворкович был советником Путина по экономическим вопросам. Вадим познакомился с ним во время нашей кампании по недопущению вывода активов из РАО «ЕЭС». Дворкович относился к нам с симпатией, и, что самое главное, к его мнению прислушивался президент.

— Стоит попробовать, — согласился я.

Вадим связался с Дворковичем, и, к нашему удивлению, тот ответил, что попытается нам помочь. Несмотря на твердый оптимизм Вадима, было ясно, что у нас остается очень мало вариантов.

Спустя несколько дней после неприятных известий от руководителя комиссии по ценным бумагам в наш московский офис позвонил неизвестный и заявил, что обладает важной информацией по вопросу об отказе мне в визе. Он был готов поделиться этой информацией только лично и предлагал встретиться.

Вадим не знал, как поступить. Как правило, мы сторонились незнакомцев, выходивших с настойчивыми предложениями о встречах, но поскольку в данном вопросе практически уперлись в стену, нужен был какой-то выход.

— Можешь встретиться с ним где-нибудь в людном месте? — спросил я.

— Почему бы и нет, — ответил Вадим.

— Тогда можно попробовать, — неуверенно посоветовал я.

На следующий день незнакомец позвонил вновь, и Вадим договорился с ним о встрече в Vogue Café («Вог кафе») на Кузнецком мосту. В это модное место частенько наведывались российские олигархи со своими юными подругами-моделями. Их окружало множество телохранителей, поэтому кафе идеально подходило для встречи.

Пока в Москве продолжалась встреча, я мерил шагами лондонскую квартиру в ожидании новостей. Прошло более двух часов. Вадим позвонил вскоре после одиннадцати утра по лондонскому времени. Голос его звучал тихо и мрачно:

— Билл, новости отвратные, к тому же он очень много знает.

— Так. Но прежде всего, кто он такой?

— Не знаю, настоящего имени он не назвал. Предложил называть его Асланом. Он точно на госслужбе. Возможно, в ФСБ.

— Почему мы должны верить человеку, который отказывается назвать себя? — скептично заметил я.

— Потому что ему известно буквально все, Билл. Он знал о наших попытках получить помощь от Грефа, Вьюгина, Шувалова, Приходько. У него с собой была справка с деталями твоего задержания в аэропорту, копия письма от Брентона. Одним словом, все. Мне было не по себе.

У меня по спине пробежал холодок.

— А что именно он сказал?

— Дело на контроле в ФСБ, и отказ в выдаче тебе визы — только начало.

— Только начало?!

— Да. Также сообщил, что ФСБ заинтересовано в том, чтобы — цитирую — «отобрать у фонда Hermitage все активы».

— Черт...

— Дальше — хуже: речь не только о фонде. Речь о нас. Обо мне. Похоже, ФСБ следит за мной и, по его словам, собирается меня арестовать.