Bill Browder - Red Notice (Russian Edition).

Вот и всё. Я победил! Эта мелюзга из южного Чикаго победила российского олигарха на его же поле! Эдмонд Сафра позвонил с поздравлениями. Даже директор его юридического отдела неохотно признал свою поспешность.

Когда стало ясно, что задуманное уж точно не воплотить, Потанин отступил. Как и первоначальное желание наехать на меня, отступление тоже выглядело «по понятиям»: поскольку вопрос о деньгах уже не стоит, то нет и причин воевать.

Вот так я столкнулся с олигархом на его тюремном дворе и устоял. Более того, научился давать им отпор. Русские олигархи казались непобедимыми, но на самом деле такими не были.

[1]Lawyers, Guns and Money — популярная песня американского рок-музыканта Уоррена Зивона из альбома Excitable Boy (1978).

[2]«Форчун 500» — рейтинг крупнейших мировых компаний, составляемый американским журналом «Форчун» на основе их выручки.

14.

Прощание с «Виллой д’Эсте»

После сxватки с Потаниным в России для меня все складывалось более-менее удачно. В 1997 году наш фонд Hermitage был признан лучшим в мире по доходности (фонд вырос на 235 % за год и на 718 % с начала работы). Активы под его управлением возросли с первоначальных двадцати пяти миллионов до одного миллиарда долларов. Международные издания — «Нью-Йорк Таймс», «БизнесУик», «Файнэншл Таймс», «Тайм» — публиковали обо мне репортажи как о «вундеркинде» современных финансов. Клиенты выстраивались в очередь, чтобы пригласить меня на свои яхты на юге Франции. Куда бы я ни приезжал, меня засыпали приглашениями на обеды в лучших ресторанах. Это вскружит голову любому, что говорить о тридцатитрехлетнем парне, который начал свое дело всего два года назад.

Оглядываясь в прошлое, теперь я понимаю, что следовало быть предусмотрительнее. Все инвестиции по отдельности приносили фонду высокую доходность, но такой ошеломительный успех явно говорил о том, что пора продавать акции и фиксировать прибыль. Умом я это понимал, но в душе надеялся, что полоса удачи будет длиться бесконечно. Все средства фонда были вложены, исходя из предположения, что в России ничего не изменится.

Не все разделяли мой оптимизм. В первую очередь Эдмонд Сафра. Он позвонил мне в начале апреля 1998 года и сказал:

— Билл, меня беспокоят события в Азии. Не пора ли нам продать активы фонда?

Он вел речь об экономическом кризисе в Азии, разразившемся летом 1997 года. Тогда Таиланд, Индонезию, Малайзию и Южную Корею накрыли экономические бури, проявившиеся в обвале местной валюты и неспособности правительства платить по государственным обязательствам.

— Думаю, нам стоит держаться намеченного курса и переждать шторм, Эдмонд. В России все будет в порядке.

— Как ты можешь говорить об этом с такой уверенностью? Мы ведь уже понесли серьезные потери.

В его беспокойстве был резон. В январе 1998 года фонд потерял двадцать пять процентов своей стоимости, но к апрелю нам удалось отыграть около половины потерянного, и я был убежден, что дела идут на поправку.

— Рынок сейчас опять подскочил. Когда все утрясется, мы вернем и остальное.

— Скажи мне, что дает тебе такую уверенность? — спросил он. По голосу было понятно, что мои слова его не убедили.

— Опасения, что Россия находится на грани кризиса, не основаны на базовых показателях, это только кажется так.

— Ты о чем?

— Ну, во-первых, у России с Азией торговый оборот небольшой. Во-вторых, Россия с ней не конкурирует. И в-третьих, бизнес из Азии не инвестирует в Россию. Не представляю, как азиатские проблемы могут перенестись сюда.

Помедлив несколько секунд, Эдмонд произнес:

— Очень хочу надеяться, что ты прав, Билл.

Я тоже на это надеялся. Увы, я сильно ошибался.

Я полностью упустил из виду то, что мир превратился в единый «океан ликвидности»: если где-то возникает цунами, оно затронет всех. Понеся потери в Азии, крупные инвесторы тут же принялись избавляться от рискованных активов, независимо от их географии. Россия шла одной из первых.

Паника среди инвесторов создала катастрофическую ситуацию для российского правительства. Огромный дефицит бюджета в прошлые несколько лет вынудил государство занять на покрытие социальных нужд сорок миллиардов долларов под трехмесячные рублевые облигации, так называемые ГКО — государственные краткосрочные облигации. То есть только чтобы удержаться на плаву, российское правительство должно было каждые три месяца выпускать новые облигации в счет погашения старых на сумму в сорок миллиардов долларов. Кроме того, чтобы привлечь инвесторов, приходилось выплачивать по облигациям доход свыше тридцати процентов годовых. Поэтому долг рос как снежный ком.