Холли Блэк - Черное сердце

Воздух из прохладного сделался настолько холодным, что пробирал до самого мозга костей. От такого холода дрожишь, даже вернувшись в теплую комнату, будто нужно вытрясти лед из жил. Я почти добрался до библиотеки.

Эй! — Окликают меня кто-то сзади. Голос знакомый.

Оборачиваюсь.

Лила стоит на краю лужайки и, подняв голову, смотрит на меня. На ней длинное черное пальто; когда она говорит, в воздухе появляются облачка пара, похожие на призраки невысказанных слов. Она и сама похожа на привидение — вся черно-белая под сенью голых ветвей. — Отец хочет тебя видеть,

говорит она.

Ладно,

отвечаю я и иду за ней. Даже не задумываясь. Наверно, я бы и со скалы вслед за нею спрыгнул.

Лила ведет меня к серебристому «Ягуару» на парковке. Не знаю, когда у нее появилась эта машина — и права тоже — хочу что-то сказать на этот счет, поздравить, что ли, но когда открываю рот, она так на меня смотрит, что я тут же проглатываю все свои слова.

Молча сажусь на пассажирское место и достаю телефон. В салоне пахнет мятной жвачкой, духами и сигаретным дымом. В подставке для стаканов стоит полупустая бутылка диетической содовой.

Открываю телефон и пишу смс Данике: «Сегодня никак».

Пару секунд спустя телефон начинает звонить, но я ставлю его на вибрацию и больше не обращаю внимания. Мне очень стыдно за то, что не пришел, хотя и обещал Данике быть честнее, но объяснять ей, куда я еду — а также, зачем — просто невозможно.

Лила смотрит на меня; половина ее лица освещена светом уличного фонаря; светлые ресницы и дуга брови превратились в золото. Она так прекрасна, что аж зубы ломит. На уроках психологии в первом классе учитель рассказывал, что существует такая теория: у всех у нас есть «инстинкт смерти»

какая-то частица нас самих стремится к забвению, к нижнему миру, к Танатосу. От этого захватывает дух — как если бы ты шагнул с крыши небоскреба. Именно так я себя и чувствую сейчас.

Где твой отец? — Спрашиваю я.

С твоей мамой,

отвечает Лила.

Она жива? — Я так удивлен, что не успеваю даже обрадоваться. Мама вместе с Захаровым? Не знаю, что и думать.

Глаза Лилы встречаются с моими, но ее улыбка меня ничуть не радует. — Пока.

Она заводит машину, и мы выезжаем с парковки. Вижу свое отражение в изгибе тонированного стекла. Возможно, я еду на собственную казнь, но, похоже, меня это ничуть не огорчает.

Мы въезжаем на подземную парковку, и Лила ставит машину на пронумерованное место, рядом с «Линкольном» и двумя «БМВ». Это не парковка, а мечта угонщика, вот разве что всякий, кто решится украсть у Захарова, скорее всего окажется сброшенным с причала в цементных ботинках.

Когда Лила глушит двигатель, до меня доходит, что я до сих пор ни разу не бывал в квартире, где она живет вместе с отцом. По дороге она молчала, и у меня была куча времени, чтобы гадать, знает ли она, что я вчера за нею следил, что меня приняли в Разрешенное подразделение несовершеннолетних, что я видел, как она заказала убийство, и что я забрал пистолет Гейджа.

Чтобы гадать, не убьют ли меня сейчас.

Лила,

я поворачиваюсь на сиденье и кладу руку в перчатке на приборную доску. — Что с нами сталось…

Не надо,

она смотрит мне прямо в глаза. После того, как мне пришлось целый месяц ее избегать, под ее взглядом чувствую себя раздетым. — Ты умеешь быть жутко милой сволочью, если захочешь, но фиг я тебе позволю снова залезть ко мне в душу.

Я к этому и не стремлюсь,

говорю. — И никогда не стремился.

Лила выходит из машины. — Шевелись. Мы должны вернуться в школу до комендантского часа.

Захожу вслед за нею в лифт, стараясь держать себя в руках и ломая голову над ее словами. Она нажимает кнопку П3. Наверное, буква «П» обозначает «пентхауз», потому что мы так стремительно несемся вверх, что у меня уши закладывает. Сумка съезжает с плеча Лилы; смотрю на ее ссутуленную фигурку в длинном черном пальто, и на миг она кажется хрупкой и измученной, словно птичка, укрывшаяся от непогоды.

А как сюда занесло мою мать? — Интересуюсь я.

Лила вздыхает:

Она натворила дел.

Не знаю, имеется ли в виду ее работа над Паттоном или еще что. Вспоминаю перстень с красноватым камнем, который красовался на маминой руке при нашей последней встрече. Вспоминаю фотографию, которую я нашел в старом доме — молодая мама позирует в нижнем белье и очень похожа на Бетти Пейдж (знаменитая американская фотомодель 50-х гг — прим. перев.) — снимок, очевидно, сделанный вовсе не моим отцом, вполне возможно, что самим Захаровым. У меня хватает причин для беспокойства.