После ареста Ходорковского в весьма деликатном положении оказались так называемые системные либералы. Хотя сам термин появился только в конце первого десятилетия XXI в. 2 2 По всей видимости, его авторство принадлежит политологу Лилии Шевцовой. Она предлагает следующее понимание системного либерализма: «Речь идет о либеральной риторике, фразеологии, слоганах и так далее, которые используются властью для маскировки антилиберальной, антидемократической политики. И сюда же давайте включим технократов, которые были в ельцинском правительстве, затем перешли в путинское правительство и продолжают управлять экономикой. Обслуживая единовластие, они, по сути дела, дискредитируют идеи демократии и либерализма. Пока у нас существует явление “системного либерализма”, а также готовность интеллигенции быть кооптированной в около-властные клептократические структуры и обслуживать власть, вряд ли мы сделаем шаг к реальной трансформации» [Опыт и уроки… 2010].
, выход на арену российской политики системных либералов может быть синхронизирован с приходом к власти Владимира Путина. На протяжении почти всех 1990-х годов неолиберальные реформаторы обладали возможностями оказывать решающее или, по крайней мере, значимое воздействие на выбор стратегического направления развития России. При Путине они продолжали пользоваться немалым влиянием, однако это уже было влияние исполнителей или кураторов какой-либо подсистемы в рамках системы, которая контролировалась другими силами. Подчас дело доходило до готовности исполнить предложенную властью роль, за которую взялся бы далеко не каждый идеологически мотивированный государственник. Хрестоматийный пример – участие одного из главных организаторов залоговых аукционов Альфреда Коха в установлении контроля власти над телекомпанией НТВ, принадлежавшей Владимиру Гусинскому. Для занимавших ригористическую позицию демократов перестроечной волны, подобных Юрию Афанасьеву, такого рода системный либерализм был равнозначен коллаборационизму [Афанасьев 2011]. По мере развертывания «дела ЮКОСа» обвинения системных либералов в коллаборационизме, исходившие от радикальных противников режима, становились все более решительными. Найти убедительные аргументы, оправдывающие включенность системных либералов в вертикаль власти, становилось все труднее.
Традиционная линия самозащиты системных либералов состояла в том, что присутствие в структурах власти или сотрудничество с ними позволяют минимизировать ущерб от «поворота к авторитаризму», сохранить основные завоевания 1990-х годов, предотвратить тотальное доминирование силовиков в важнейших секторах экономики и ликвидацию автономии гражданского общества. Наряду с этим сохранялась и апелляция к пиночетовской модели, позволяющей под защитой служб безопасности и военных осуществить социально-экономические преобразования, мандат на которые либеральные силы были не в состоянии получить через свободные выборы. Наконец, время от времени воспроизводился тезис о том, что существование системных либералов будет способствовать смягчению, а в дальнейшем – внутреннему перерождению режима. «Дело ЮКОСа», а также отставка Михаила Касьянова с поста главы правительства в феврале 2004 г. давали достаточно оснований говорить о перерождении самих либералов, продолжающих оставаться во властных структурах. По сути дела, в начале второго президентского срока Владимира Путина пакт между элитами был заново отредактирован, и в соответствии с новой редакцией системным либералам не просто передавались на «аутсорсинг» важные сферы экономической, социальной, научно-образовательной политики, но требовалась их необратимая вовлеченность в систему властных отношений. Вместе с тем, перестав занимать ключевые позиции в системе властных отношений, системные либералы все же не превратились в ширму, прикрывающую консолидацию авторитарного режима. Они, скорее, выполняют внутри «вертикали власти» роль своеобразных балансиров или предохранителей, позволяющих избежать чрезмерного усиления других групп влияния либо удерживать их противоборство в приемлемых рамках.
* * *
В 2018 г. исполняется 15 лет кульминационным событиям путинской олигархомахии. Нет сомнений, что без этой борьбы траектория развития России была бы существенно иной. Исход борьбы, прежде всего, означал, что серьезная угроза восстановлению «вертикали власти» устранена, а сама власть остается на доминирующих позициях в системной связке «власть–собственность». В некотором смысле это можно считать возвращением в российскую историческую колею, к той системе отношений, которую в свое время безапелляционно сформулировал Павел I: «Il n’y a de grand chez moi que celui a qui je parle et pendant que je lui parle» (нет [в России] важного человека, кроме того, с кем я говорю и пока я с ним говорю). Так или иначе, но в начале XXI в. владение или распоряжение действительно крупной собственностью в России возможно только с фактической санкции политической власти и лишь до тех пор, пока эта санкция сохраняется. Возможности конвертации собственности в политическое влияние если не пресечены полностью, то достаточно надежно ограничены. Можно сказать, что эти ограничения были установлены весьма своевременно: первая из так называемых «цветных революций» на постсоветском пространстве – грузинская «революция роз» – разразилась менее месяца спустя после ареста Михаила Ходорковского. Между тем одним из важнейших механизмов раскручивания политических кризисов, называемых «цветными революциями», является готовность тех или иных групп экономической элиты внутри соответствующей страны оказывать мощную ресурсную поддержку силам, нацеленным на захват власти. В отсутствие этого важнейшего фактора внешнее воздействие, направленное на дестабилизацию или смену режима, как правило, оказывается неэффективным. Поэтому «деолигархизацию» можно считать необходимым рубежом в процессе возрождения российского суверенитета и восстановления статуса России как важнейшего международного игрока.
Читать дальше
