Array Коллектив авторов - Альманах «Истоки». Выпуск 12

Москва загадочна, заснежена,
Слезам не верит, пустословью.
О, как измучена, изнежена
Я лучшею твоей любовью.

Мой вечный юноша, мой умница,
Утешить незачем и нечем.
О, лёд и месяц, ночь и улица,
Метель и темень, чёт и нечет!

Как по подстилке белой войлочной,
Вчера и завтра, и сегодня
Идём Москвою вечно-ёлочной
В огнях, Москвой предновогодней.

Метель, мелькание, метание…
Но разве скажешь: «Что такого?»,
Когда в душе сплошное таянье.
Прощай, период ледниковый!

Какая погода – не видно ни зги!
И всё ж эта ночь хороша.
Но в вихре вальпургиевой пурги
Не сгинет ли часом душа?

Как жалко погибнуть в кружении злом
От силы безжалостных лап,
Что скрутят мне руки морозным узлом,
Из ветра состряпают кляп.

Не проще ли лечь в ледяную постель?
(О, милый, приди и согрей!)
Я вижу, как в бешеной злобе метель
Обмотана вкруг фонарей.

Врасплох меня страх этой ночью застиг.
«Прости!» – прорыдаю сквозь тьму.
Пытает мороз миллионами игл
(Тебя я не выдам ему).

Нестройный оркестр – то гудят провода,
То жалобно воют в дуду.
Автобус сюда не придёт никогда,
Напрасно надеюсь и жду.

Помпезнее оперы эта пурга,
Фальшивя, срывается вой.
О, сгинет душа или вмёрзнет в снега,
Иль вырвется, чудом, живой?

Кромешная тьма, помраченье ума
(Мой милый, я сплю или нет?),
Дорога была, и темнели дома,
Сиял электрический свет.

Не поле, не шабаш над Лысой горой —
Но ветер в моей голове.
Иначе бы, как я декабрьской порой
Могла потеряться в Москве?

Ночь крадётся вдоль Арбата,
Скинув башмаки.
Снег блестит голубовато,
Как мои белки.

Темноглаза, смуглокожа,
Хохот бубенцом,
Удивительно похожа
На меня лицом.

Снег полночный или голубь
Вьётся у стекла?
Юной девушкою голой
Ночь к тебе пришла.

Слышишь, волю дав смятенью,
Как слова растут?
Каждым шорохом и тенью
Повторю: «Я тут».

Вновь январь уступит скромно
Место февралю.
Вырастает ночь, огромна,
Как моё: «Люблю».

Ночь всегда играет с нами,
Сколько не лукавь.
Я шепчусь с твоими снами,
Я врываюсь в явь.

Утром всё в лучах потонет,
Всё исчезнет прочь.
Ах, мой свет-святой Антоний,
На дворе-то – ночь.

А когда лицо осветит
Солнца луч косой,
Ты увидишь на паркете
След ноги босой.

А вот и март идёт звеня,
Прощайте, лыжи и коньки!
Зима измучила меня…
И телефонные звонки.

И в грубой трубке тишина
(Как на премьере замер зал),
Тревога свыше внушена —
Твой голос в трубке замерзал.

И это было сотни раз…
Молчанье вяжет по рукам,
Я раздарила столько фраз
И воробьям, и облакам!

А снежный ком обиды рос,
И в горле рос рыданий ком,
И заморочил нас мороз,
И замораживал тайком.

Не зря терзали провода,
Как скрипка об одной струне.
И так нужна была вода
Душе во гневе и в огне.

И так нужна была она,
Чтоб потеплела, потекла,
Чтобы разбилась тишина
На счастье – вазой из стекла,

Чтобы умытая Москва
Ловила в лужах облик мой,
Чтобы оттаяли слова
Твои, замёрзшие зимой.

Во мне всё нежно так и слабо,
Ведь я ж не «каменная баба»,
Не тот невозмутимый идол,
Что людям тайн своих не выдал.

Порой, закрыв лицо руками,
Я разбиваюсь в кровь о камень,
И, в душу ближних не пуская,
Я камень на сердце таскаю.

Из камня – вечная столица.
Я вижу каменные лица
Великих (или знаменитых?),
Слова и мысли из гранита.

И каменею, с жизнью споря,
Порой от гордости и горя…
Но, чувство миру отдавая,
Болит душа моя живая.

А ты, как обычно, с утра озабочен.
А в городе март – он мечтатель и мот!
Рабочие трудятся возле обочин,
Дороги решили отправить в ремонт.

А ты не заметил в превратностях службы
И тягот домашних – ты дрязгах погряз,
Что нынче шедевры копировать с луж бы,
Что кто-то встревоженный город потряс,

Что ввинчивал в небо блестящую лопасть
Вверху самолёт по дороге в Каир,
И лопалась почка, и школьники глобус
Крутили – прекрасный и синий, как мир.