Альманах - Крещатик № 93 (2021)

Бродяга оторвал взгляд от гнезда, в котором хищница уже принялась за птенцов. Последовал за пастухом, переваривая увиденное.

Что-то вырвало его из дремоты – не то чей-то громкий удар по столу, не то сонная судорога. Помотав головой, он наклонился в кресле и уставился осоловелыми глазами в монитор.

Время истекало.

Ташкентская с утра кишела машинами, шум моторов и нервные гудки раздражали сонного Бродягу, идущего вдоль дороги. При случае он намеревался свернуть во дворы, где тихо и спокойно. Но пока такой возможности не выдавалось.

В городской шум влился новый звук: перезвон колоколов откуда-то справа. Он повернул голову и увидел, как два человека яростно спорят у ворот церкви, на другой стороне улицы. Один из них выглядел знакомо.

– Ну надо же, – пробормотал Бродяга и направился к переходу.

– Уходи отсюда сейчас же! Полицию вызову! – махал дворник метлой.

– Полиция мне ничего не сделает, я тут просто стою, – монотонно повторял мужчина.

– Ты распугиваешь людей!

– Я просто стою.

– Вот поли… – он закашлялся, – полицию вызову, будешь им рассказывать!

– Что тут происходит?

Он приподнял брови, узнав Бродягу, дворник же повернулся и сощурился.

– Это твой дружок-алкаш?

Бродяга усмехнулся. Сходство между ними определённо было. Оба заросшие и небритые, оба в заношенной рвани, а от кого разит перегаром, сразу и не поймёшь.

– Да, это мой друг. Он доставляет вам проблемы?

– Он распугивает людей!

– Я с ним поговорю.

Бродяга заглянул ему в глаза. Субъект спора стоял в стороне и отстранённо курил. Дворник снова закашлялся, сплюнул и развернулся.

– А полицию всё равно вызову! – без уверенности в сиплом голосе пригрозил он.

– Храни вас Господь.

Он ещё раз плюнул и что-то проворчал под нос. Бродяга повернулся к мужчине.

– Это уже вторая наша встреча.

Тот бросил бычок в урну, подозрительно уставился на него.

– И во второй раз ты мне помогаешь. Это случайность?

– Алматы – большая деревня, – покачал головой Бродяга. – Раз так вышло, может, расскажете, зачем вы здесь стоите?

– Надо мне, вот и стою. Не надо было бы, не стоял.

– Вы художник?

Он приподнял брови.

– У вас на пиджаке пятна краски.

Он машинально опустил взгляд. Пятна действительно были.

– Ладно. Ладно. Я Костя Хан, художник. А тебе что надо, я никак не пойму?

– Я Малик. Бродяга, – он протянул руку. Хан с сомнением пожал её. – Я собираю истории. Если вы согласитесь…

– Ты. Со мной на «ты», – нервно одёрнул его художник и вытащил из кармана сигарету. – А историй у меня нет, уж извини.

– Может, покажете свои картины? Не за бесплатно, но за бутылку водки?

– Ты… – он поперхнулся дымом. – Ты за кого меня считаешь? Думаешь, я…

Малик смотрел на него. Внимательно.

– А, впрочем, с меня не убудет, – он вдруг передумал и махнул рукой, приглашая пройти с ним. – Ну пойдем.

Малик последовал за Ханом, на всякий случай, не сводя с него глаз. Спасибо дяде Юре, он преподал когда-то Бродяге важный урок.

Когда они вошли в сырой подъезд, Бродяга уже было подумал, что Хан собрался его бить. Обошлось.

Художник поднялся по тёмной лестнице, подошёл к обшарпанной деревянной двери, повернул ключ в замке. Пробормотав: «воровать у меня все равно нечего», пригласил Бродягу внутрь.

Костя разуваться не стал, и Малик тоже. Зыбкий линолеум выложен газетами, заляпан краской. У дверей – чёрные пакеты. Один из них тонко звякнул, задетый ногой Малика. В коридоре – холсты, поставленные почему-то лицами к стенам. В зале – ровные ряды стеклотары и недописанная картина на подставке.

– Ты, видать, думаешь, что я алкаш, – Костя пнул попавшую под ноги бутылку, та откатилась к стене. – Что я законченный человек.

Малик промолчал. Он чувствовал, что вопрос риторический. Пахло краской, спиртом и куревом.

– Да, это так и есть, – продолжил Хан, не дождавшись ответа. – Но погляди-ка сюда.

Он указал на мольберт.

– Скажи, что ты видишь?

Малик подошёл ближе, пригляделся. Поверх тонких линий эскиза маслом написаны контуры церкви. Утреннее солнце отражается в золоте куполов, попрошайки сидят с протянутыми руками, прихожане с пустыми овалами лиц протягивают им милостыню.

– Церковь, – неуверенно ответил он. – Ту, возле которой мы с вами…

– А я, – прервал его художник, – вижу, что у попрошайки одна рука чуть длиннее другой, – он ткнул пальцем в упомянутую руку, и Малик признал, что она действительно длиннее. – Я вижу, что вот этот блик совершенно неправильной формы, я вижу, что вот здесь слишком резкий контраст, – он указывал на мельчайшие недостатки, всё распаляясь. После обернулся к Малику. – А когда я пьян, я их не вижу. Когда я пьян, я могу просто взять и нарисовать. Во-от, – он развёл руками, нервно зашагал по комнате.