Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №06/2020

В 1941 году Платонову 42. Он уходит на войну добровольцем и уже в июле 1941 года едет на Ленинградский фронт, получая первые «впечатления». Их результат – написанные в августе рассказы «Божье дерево» и «Дед-солдат» (он был опубликован в 10-м номере журнала «Пионер» – это первая военная публикация Платонова, оставшаяся совершенно незамеченной, потому что вышла в детском журнале). В «Божьем дереве» корневое, природное, исконное понимается как основа жизни и мировоззрения русского народа. Лист с этого дерева, которое многократно «убивала молния с неба», но которое каждый раз оживало подобно мифическому Фениксу, становится талисманом Степана Трофимова, уходящего на войну. В сцене прощания героя с матерью возникают мотивы долга, молчания и бессловесного взаимопонимания (silentium!).

Пространство в рассказе организовано по принципу противопоставления. Там, где остаются мать и родная деревня, он «увидел только рожь, которая клонилась и покорялась под ветром, избы же деревни и маленькая (то есть нуждающаяся в защите и спасении. – Т. С.) мать скрылись за далью земли, и грустно стало в мире без них». Впереди же, где встреча с врагом: «На фронте было пустое поле, истоптанное до последней былинки, и тишина (снова silentium, но это совсем другая тишина – зловещая, нагнетающая. – Т. С). <���…> Позади пустого поля рос мелкий лес, с листвою, опаленной огнем пожара и стрельбы». Герой ждет встречи с врагом, чтобы понять, что он такое. Враг обезличивается Платоновым, лишается человеческих черт: «кто это – человек или другое что?». А родная земля, опустошенная войной, напротив, олицетворяется.

Тем разительней контраст первой встречи с неприятелем. «Из-за голых ветвей… засветилось бледное незнакомое лицо со странным взглядом, испугавшим Трофимова, потому что это лицо было немного похоже на лицо самого Трофимова и глядело на него с робостью страха». Убивая его штыком, Трофимов в каком-то смысле убивает себя. С этого момента поспешные убийства в ближнем бою становятся конвейерными, деловитыми, обыденными: «Кончайся скорее, нам некогда!» – жалости тут не место. Главенствующие чувства героя перед лицом смертельной опасности – скорбь и ожесточение, «потому что раз мать родила его для жизни – его убивать не должно и убить никто не может». Лист «божьего дерева», присохший к груди, становится в немецком плену единственной отдушиной и надеждой на возвращение. Тщетной, но небессмысленной.

Убивая его штыком, Трофимов в каком-то смысле убивает себя. С этого момента поспешные убийства в ближнем бою становятся конвейерными, деловитыми, обыденными: «Кончайся скорее, нам некогда!» – жалости тут не место.

Другой написанный в этот же период рассказ – «Дед-солдат». Дед, подходящий к стоящему у плотины неприятельскому танку, – развитие темы столкновения природного и механического, как бегущий рядом с поездом жеребенок у Есенина. Этот мотив найдет у Платонова высшее воплощение в рассказе «Одухотворенные люди», где пятеро оставшихся в живых черноморцев бросаются под неприятельскую танковую колонну, останавливая ее. В рассказе «Дед-солдат» этот образ получает развитие и в образе внука: «Алеша увидел с берега пруда, что его деда чужой человек повел убивать, и побежал им вослед. Он бежал и чувствовал свое сердце, бившееся вслух от своей силы и от близости страшного врага». Маленький мальчик и старик поднимаются вдвоем против фашистского танка со всем его экипажем – и побеждают, потому что на их стороне правда. Теория малых дел, которые вдруг оборачиваются очень большими, подобно тому, как маленький ручеек из пробитой Алешей плотины оборачивается мощным разрушительным потоком.

После первой поездки Платонова на фронт – небольшой перерыв на эвакуацию семьи в Уфу, но уже в 1942 году он становится военным корреспондентом газеты «Красная звезда», где 5 сентября выходит рассказ «Броня» в сокращенном варианте (и именно его часто считают первым опубликованным военным у него), а в полном – в октябрьском номере «Знамени». Герой «Брони» пожилой моряк Саввин говорит, что для того, чтобы одержать победу в войне, нужна особая, идеальная по стойкости, броня: «Надо строить новый металл: твердый и вязкий, упругий и жесткий, чуткий и вечный, возрождающий сам себя против усилия его разрушить». Неповторимый платоновский язык, невозможные – и удивительно уместные эпитеты. «Корявость», выражающая предельную чуткость к языку: «чуткий металл» – где еще такое возможно?