Будучи в прошлом году гостем и участником 56 белградских (наследие югославских времен) международных встреч писателей, мне довелось познакомиться и выступать со многими поэтами и прозаиками на самых разных площадках страны: с уже давним знакомым Александром Петровым (пишет на сербском и русском языках), который видит сны о том, как спит Красная площадь, с веселым печальником Мирюлько Вукадиновичем, с Братиславом Милановичем, у которого запросто живут в доме старые мифы и «сто лет не звонят телефоны…». Помню и серьезную, такими, кстати, оказались и ее оригинальные произведения (иногда ироничные), Мирьяну Булатович, а вот с Милошом Янковичем, у которого «небо на ангела стало богаче…», лично не знаком, но подборку его прочитал с неослабевающим вниманием.
Помимо перечисленных авторов, в этой публикации представлены и другие поэты, любезно рекомендованные переводчиками. Разумеется, это далеко не весь спектр нынешней сербской поэзии, но все-таки по некоторым ее рекам благодарный читатель может уверенно плыть.
Евгений Чигрин, Москва
Со всех сторон самые искусные стрелки,
члены убойной команды целятся
в очи, в адамово яблоко, в горло,
в родимое пятно на левой лопатке,
в черную точку на краю светлой памяти,
в кириллицу, в еще свежие
раны на ладонях, не так давно
прибитых к великому кресту
в Грачанице, в Печскую патриархию,
в Богородицу Левицкую, в келью
Триединой троицы, в таинство
крещения, туда, где больнее всего,
в светлое полотно, сотканное
прозрачными небесными нитями
на языке предков.
Погибнуть
не может только Тот,
кто не был рожден перед выходом
на место расстрела,
но и он умирает с нами,
как живой.
Кажется,
и море расступилось,
а мы дальше и дальше от рассвета
на берегу реки у домов, воздвигнутых во сне.
Когда же, наконец,
чьи-нибудь уши,
Господи, вслед за муками
Твоего Сына
уловят безутешный плач
из наших христолюбивых
уст и он вольется в них
без остатка.
Со всех сторон наемники смерти
держат нас под прицелом и спускают
из адских пещер
бешеных псов,
чтобы они наелись досыта этой святой
землею, на которой мы кровоточим,
на которой ждем, что за
нашей высокой Голгофой
упадет звезда огненная
и ослепит очи полные
бешенством и злобой.
Перевод Сергея Гловюка (Москва)
То, что и не смели мы до переселения никому
сказать, теперь является на неизведанном пути
голодом и жаждой молодых яблоневых побегов в саду
родном, откуда и начался наш исход, когда связанные
общей болью в черных одеждах, мы шли, не ведая,
что мы уже немы, и только лишь иногда
поутру Грачаницкий колокол наполняет старые
соборные площади целебным звуком надежды.
Александр Сергеевич Пушкин
Он красивых женщин любил
любовью не чинной,
и даже убит он был
красивым мужчиной.
Булат Окуджава
Время, потраченное не на любовь
Он считал потерянным
Погружаясь в кутежи
Встретил Пиковую даму
В облике Натальи Гончаровой
С полной уверенностью
Что и ее сочинил
Умирать ему не хотелось
Но исполняя долг чести
Вышел на дуэль
Ведь и поступки его
Тоже должны были
Его пережить
В Петербурге
Идя по стопам отца
Выучился на офицера
Выдержал несколько битв
Прежде чем взялся за перо
За стихи на смерть Пушкина
Заработал изгнание
Когда напевая
Верхом поскакал в вечность
Под ним вздыбливался Кавказ
Николай Васильевич Гоголь
Оживил Мертвых душ
Своим духом
И умер живым
Гоголевская Шинель
Теперь главный цензор
Он отдал ее придворному закройщику
Вывернуть и распороть
С тех пор из нее
Выходят великие русские писатели
Когда Лев Толстой
С чувством собственного достоинства
Повернулся к Богу спиной
Бог не мог оставаться равнодушным
Раздумывал
Пойти ли за ним
Сознавая свой
И его авторитет, решил:
Подожду-ка его я в Астапово
Читать дальше