.
В длань икону бери…
Снова эхо той бомбы мы слышим.
Взорван «вечный» Ильич
[5] В апреле 2009 года в Петербурге неизвестными лицами взорван памятник Ленину у Финляндского вокзала.
—
пугачёвщины бич
монументы святые колышет.
Укрощёнными стали
только кони на тихой Фонтанке,
да в ноябрьские дали
по брусчатке идущие танки.
Запишите в регистры
и сочтите позора пределом —
позабыли магистры
«Ленинградское дело».
Память – крик на пределе
Из блокадных ночей ежечасно:
«Сторона при обстреле
[6] «Эта сторона особенно опасна при обстреле» – мемориальная доска на стене школы № 210 на Невском проспекте.
эта – очень опасна».
Ты слышишь меня?
Это я говорю.
Прислушайся, и в тишине
Разгадаешь мой голос.
Это я говорю о тебе.
Тысячу раз повторю твое имя.
Самых быстрых коней
оседлает мой голос.
И домчит до тебя мою нежность.
Ты только прислушайся.
И замри на мгновенье.
И в шорохе ветра, в стуке колес,
В голосах, окружавших тебя ежедневно,
разгадаешь мой голос.
Оглянись и поверь:
Это я говорю о тебе.
И откликнись негромко,
Чтоб только один я услышал.
Я вижу: шевелятся губы.
Касания рук ощущаю.
И запах волос опьяняет.
Я помню, все помню.
Твой голос во мне зазвучал.
Словно робкие пальцы
Прошлись вдруг нежданно по струнам.
Я музыкой полон,
черным пологом ночь.
Мы один на один.
Диалог наш сплетается
в медленном танце
и теряется где-то
в промоинах лунного света.
Я руки тяну,
натыкаюсь на стену молчанья.
Тонко, тонко звеня,
Наполняет меня тишина.
«Вы поблекли. Я – странник, коричневый весь» [7] Цитата из стихотворения Л. Мартынова «Нежность».
.
Даже память о прежних свиданьях истлела.
Но нежданно вдруг что-то забытое здесь
заставляет меня оглянуться несмело.
Проезжая ваш ветхий, заброшенный дом
в дребезжащем на стыках, старинном трамвае,
в горле чувствую ком, тот горячечный ком.
Почему – я не знаю, не знаю, не знаю.
Я иду средь отчаянно юной толпы
Ветром невским, холодным простужен.
Я заброшен сюда не капризом судьбы,
но уже никому здесь не нужен.
Канул сон. Фиолетовый сон.
Вы опять предо мной в бледно-розовом платье.
Я дарю нерасцветший пиона бутон
Торопливым и горьким объятьям.
Вы поблекли. Я странник коричневый весь.
Я странник коричневый.
По улице, по улице Тверской идут толпой.
Кто голоден, кто пьяненький, кричат они: «Долой!»
Громить-то что прикажете? Ведь Зимний уже взят.
Увидено, услышано. Построились все в ряд.
Ах, юные проказники, домой скорей, скорей.
Но там их ждут не мамочки, а клетки у дверей.
И легковушки белые с синюшным фонарём.
Развозят юных пленников: «Там дело заведём».
Лубянка переполнена. В деревню отвезли.
Есть в Сахарово камеры, от города вблизи.
Автобус переполненный, родители спешат.
Забрать своих некормленых, замученных ребят.
Ах, пионеры юные: «Всегда готов!» – «Готов!»
К тюремной робе, детушки, за пару дерзких слов.
Полных 84 года. Окончил авиационный техникум, университет – физик, вечерний университет при горкоме партии – международные отношения. Стаж работы: заводской – 6 лет, педагогический – 36 лет.
Опубликованы сборники рассказов, повести, роман.
Папа Эдуард отремонтировал богатому человеку дорогую легковую машину Тот хорошо заплатил. Деньги появились кстати: у дочери Юлии день рождения – четырнадцать лет. Папа в магазине купил сладости, сок, бутылку лёгкого вина, хорошую колбасу.
Мама Стелла, двенадцатилетний брат Ярослав и отец заранее приготовили для Юлии подарки. Пока держали их в секрете.
Эдуард с двумя наполненными пакетами вышел из магазина на солнечную шумную улицу. Три часа пополудни августовского бархатного дня. Хорошая погода укрепляла праздничное настроение. Он пришёл домой. Стол был накрыт. Нарядно одетые дети встретили его с восторгом. Из пакетов быстро кое-что разложили на столе. Папа умылся, надел светло-голубую рубашку и присел за праздничный стол. Отец заметил, дочка Юлечка стала смотреться взрослой девушкой. Сыночек Славочка – ещё малолетний мальчик. Перевёл взгляд на жену. Их глаза встретились. Он вздрогнул: никогда раньше её взгляд не был таким колючим. Эдуард подумал, что его жена, наверно, устала от приготовления разнообразного угощения.
Читать дальше