Array Коллектив авторов - Альманах «Истоки». Выпуск 14

И заплакал, словно Бог его обидел…

И поплыл он по планете водяной…

И отдался он и холоду и зною…

«Слышал, видел и – молчу!!!» – взмолился Ной.

«Слышал, видел и – молчи!» – сказали Ною.

И душу, и тело недугом свело! —

Лицо уподобилось роже!..

И стало в глазах от страданий светло!

И крикнул несчастный: «О Боже!..»

Но грохот сорвался в немеряной мгле,

И эхо взревело сиреной!..

«Хо-хо!..» – пронеслось по родимой земле…

«Ха-ха!..» – понеслось по Вселенной…

Дождичка Божья манна

Благостна и туманна…

Падает на лесок

Жизни чистейший сок.

В дымке речных излук

Мёдом курится луг.

Кто там белеет, кто там

Льнёт к серебристым сотам?

По полю прямиком

Бог идет босиком.

Живуч и оголтел —

В тисках своих помет —

Растлитель душ и тел —

Божественный поэт…

Растленною строкой

Уже ушёл в гранит —

И каменной рукой

Нетленное гранит.

3 марта 1998 г

Поэта и могила не исправит…

3 марта 1998 г

Дышу, как живой…

4 марта 1998 г

Борис Шапиро

Борис Израилевич Шапиро – советско-немецкий физик, двуязычный поэт (на русском и немецком языках), доктор естественных наук, изобретатель. В 1968 году окончил физфак МГУ. В 1975 году выехал в ФРГ.

С 1995 года живёт в Берлине. Автор 29 книг стихов и прозы, из них 14 на русском и 15 на немецком языке.

Когда-то, во годы оны, примерно в 60-е – 70-е годы прошлого века, Юрий Влодов и Борис Шапиро общались, дружили. В 1975 году Борис Шапиро выехал в Германию. У него остались о Влодове, об общении с ним, самые приятные воспоминания. Не так давно у Бориса Шапиро вышла книга «Когда было тогда», в которую вошли 2 романа-мозаики о еврейском взгляде на жизнь. В главе «Неуловимо» Борис Израилевич описал свое общение с Юрием Влодовым, привёл много его стихов. Но это не только воспоминания, это художественный текст, в котором правда и вымысел перемешаны, что дает интересный результат.

Людмила Осокина, Москва

Фрагмент главы из романа «Когда было тогда». (Книгу можно приобрести через https://ridero.ru/books/kogda_bylo_togda/)

Читатель [1] Прозвище Петеньки, друга Зямы. настаивал, Виталик настаивал, а Марк Наумович, то есть Мойша, советовал. А мама Сарра Израилевна качала головой и говорила: «Всё равно из этого ничего не получится. Не в той стране проживаем, не тот режим поддерживаем, не на том языке говорим». Сарочка говорила, слегка картавя и не очень правильно. Её родными языками были идиш и румынский, а русский она начала учить, когда родители бежали в 1941 году из Румынии [2] Премьер-министр Румынии Ион Антонеску хотел видеть Румынию без национальных меньшинств, в первую очередь, без цыган и евреев. Он говорил: «Я ничего не достигну, если не очищу румынскую нацию. Не границы, а однородность и чистота расы дают силу нации: такова моя высшая цель». В 1940 году началось ограничение прав румынских евреев. Были запрещены браки между румынами и евреями, а в 1941 году в Бухаресте и других городах страны прошли первые организованные властями крупномасштабные еврейские погромы. в Советский Союз. Она была на десять лет старше Мойши. Речь шла о том, что Поэту [3] Прозвище Зямы. настала пора не только писать стихи, но и публиковаться.

Целых две недели Поэт отбирал стихи, пробовал их на зуб и на звук, пытался составить композицию поудачнее, и составил. И тогда выяснилось, что отобранные стихотворения выстроились в хронологическом порядке. Всего отобрал шестьдесят четыре стихотворения и переписал их аккуратным квадратным почерком в школьную тетрадь. Переписал и понёс в редакцию журнала Юность, что на Маяковке, упросив Мойшу написать ему увольнительную справку от школы, чтобы успеть в часы приёма. А сам потел от страха и стеснения, и сердце билось. Но тетрадку понёс.

Вот она вывеска, замурзанный подъезд, деревянные перила, на лестнице полутемно. На площадке перед входом направо в редакцию, на последней ступеньке сидел невысокий щуплый человек и курил. Поэт хотел протиснуться мимо него, но тот спросил: «Куришь?» Поэт ответил: «Нет. Пробовал. Противно. Нет, не курю». «Ага», сделал вывод незнакомец, «значит, стихи принёс!» «Принёс», сознался Поэт, почти заикаясь. «Тогда садись вот сюда рядом и читай», приказал тот, но как-то очень душевно. Поэт сел и вдруг осмелел и говорит тому: «Нет, ты первый читай!» Сказал и сам себе удивился. Он ведь ему в отцы годился бы или в деды, видно было не очень. Но собеседник воспринял это как-то очень нормально, пригасил сигарету о ладонь и произнёс почти нараспев: