ПИОНЕР - Пионер, 1954 № 12

- А почему вы не стараетесь попасть обратно в Германию? - спросил Гастон. Шмидт беспомощно развёл руками.

- Я думал об этом. Но ведь именно на границе и должны искать меня особенно усердно. Я считал, что будет разумнее податься в противоположную сторону. Наконец, я ведь вам говорил… это единственный уголок во всей Франции, который я знаю. Мне казалось, что здесь я легче придумаю выход. Когда человек бежит, он становится похож на зверя: он думает только о том, чтобы отыскать какую-нибудь нору и закопаться в ней.

Бернар смотрел в землю. Противоречивые мысли проносились у него в голове. Он не мог, не умел ухватиться ни за одну из них и молчал, чувствуя, как в нём попеременно берёт верх то жалость, то неприязнь.

- А чего же вы здесь ждёте? - участливо спросил Гастон.

Шмидт вздрогнул, как будто бы вопрос поразил его в сердце.

- А что же мне делать? Где мне искать помощи? Человек в одиночестве - ничто. Я боюсь, что здесь каждый крестьянин, услышав, что я немец, немедленно выдаст меня. Так что же? Выходит, я должен сдаться?

Лицо его стало упрямым.

- Добровольно не сдамся, даже если я здесь подохну. Если одолеют меня, что ж поделаешь! Но сам я отсюда не выйду.

И вдруг ему показалось, что оба мальчика как-то странно на него смотрят. Он с беспокойством поднял голову. В глазах у него загорелся внезапно проснувшийся страх.

- Но вы ведь меня не выдадите, ребята? - Он изучал их обоих пристальным взглядом. - Не выдадите, правда?…

Когда Гастон и Бернар возвращались по краю опушки, солнце уже клонилось к океану. Грозовые тучи ещё лежали на горизонте узкой тёмной полосой. Мягкий ветер дул с моря и кружил над холмами жёлтую сосновую пыль.

Ребята шли молча. Каждый из них по-своему переживал историю Гергардта Шмидта. Гастон шёл с опущенной головой, сдвинув брови, плотно сжав губы, что-то обдумывая. Бернар боролся с собой. Рассказ Шмидта потряс его до глубины души. Убогий вид беглеца, жадность, с какой он набросился на принесённую еду, страх, притаившийся в его главах, - всё это не могло не действовать на Бернара. С какой радостью он помог бы беглецу скрываться от полиции и жандармерии всего света! Ему вспомнилось всё, что он читал на подобные темы. Ах, если бы Шмидт не был немцем, да ещё дезертиром из Легиона! Пусть бы он уж, наконец, был немцем, но, например, немцем из ГДР, разыскиваемым коммунистами! Вот тогда бы Бернар всем показал! А так… Что делать со скрывающимся немцем, который сдался в плен, потом сам стал большевиком и должен справедливо предстать перед военным трибуналом за дезертирство?

Бернар взглянул на Гастона. Он так: же, наравне с Бернаром, отвечал за общую тайну. Пусть же он скажет что-нибудь.

- Гастон, что же нам делать с ним? Гастон рассеянно посмотрел на него.

- Ему нельзя там оставаться, - ответил он.

- Но что же тогда?

- Надо что-то придумать. Только я ещё не знаю, что.

И снова они долгое время шли молча. Наконец Гастон предложил:

- Знаешь, что? Лучше всего - посоветуемся-ка мы с дядей…

Бернар недовольно поморщился.

- Не боишься? А если он наделает нам неприятностей?

Гастон покачал головой.

- Нет, я всегда во всём советуюсь с дядей. Все в Мимизане с ним советуются.

- Как хочешь, - ответил Бернар, - мне всё равно.

Однако он с завистью подумал о том, что сам-то он не решился бы рассказать обо всём отцу. Может быть, он поступил плохо? Может быть, это надо было сделать?

- Если хочешь, мы можем сразу же пойти к твоему дяде. Мои старики вернутся поздно. У меня есть время.

Они повернули в лес и пошли по дороге в Мимизан. За их спинами солнце косо проглядывало сквозь кроны сосен. Жёлтые тучи пыльцы кружились между деревьями.

- Ладно, - сказал Гастон. - Только ты не пугайся. Дядя плохо дышит. У него астма, и, когда зацветают сосны, он чувствует себя хуже. Пыльца вредна ему.

Они продолжали идти, глядя, как их длинные тени бегут впереди по дороге.

- Все уговаривают дядю перебраться в другой район, где нет леса. Но он не покидал леса в течение двадцати лет. Он не смог бы жить без него.

Солнце ещё рдело между ветвями сосен, когда ребята дошли до Мимизана. Гастон вёл Бернара по дорожке. Они миновали церковь и памятник погибшим воинам. На опушке леса посреди полукруглой поляны стоял чистенький домик, окружённый кустами цветущей сирени. Перед домом росла покрытая цветами магнолия, под ней стояла скамейка, а на ней сидел дядя Гастона и курил трубку.

Ребята поздоровались с ним и присели на траве. Бернар с интересом присматривался к дяде Гастона. Это был уже пожилой человек, седой и усатый. На лице и на руках его были видны пятна от смолы, которая навсегда въелась в его кожу. На голове у него был большой берет, какие носят в Ландах пастухи. Дышал он, пыхтя трубкой, тяжело и громко. Из груди у него вырывались свистящие хрипы, будто там играли на органе.