— Привет, мам. На работу иду, телефон в кармане, не слышно.
— Неужели?
— Мам, что-то случилось? — озираюсь по сторонам. Обычно они прячутся за деревьями, за домами. Но пока периметр чист. На скамейке у подъезда восседает старуха в платке и бежевом пальто. На миг мне представляется, что я вижу пластиковую миниатюру, а двор и хрущёвка на фоне — всего лишь декорация, и за ними… но нет, старуха двигается, и наваждение рассеивается.
— Да нет, ничего, просто соскучилась, хотела поговорить. Как дела? Как там эта твоя…
— Лиза, мам.
— Да, точно. Вы ещё встречаетесь?
— Блин, тебя послушать, так можно подумать, что я девчонок как перчатки меняю.
— Ты же знаешь, что я имею в виду, — да, я знаю. Обычный бытовой разговор, который так переполнен скрытыми смыслами, что напоминает урок по фехтованию. Сколько можно? Не позволю собой помыкать. — Просто она…
— Мам, хватит! Вечно говоришь, что я мог бы найти кого получше, и в то же время никто тебя не устраивает. Может, пора остановиться, а? — я решительным шагом направляюсь к метро. Надоело скрываться. Да и работу никто не отменял. Ещё один больничный, и меня выгонят.
— Хорошо-хорошо, сынок, — послышалось, или в её голосе прозвучали угрожающие нотки?
* * *
— Раз, два, три, четыре, пять… Я иду искать.
В детстве родительская квартира представлялась целым миром, огромной комнатой игрушек. Напротив старенького «Сони» находилось Задиванье — тёмное пространство, куда не дотягивался папин пылесос. Кроме пыли, там можно было обнаружить старые носки, а если повезёт, то и монету — сокровище для ребёнка. Над диваном располагалось Полочное королевство; родители не любили, когда я отправлялся туда с миссией. Постоянные «Не залезай так высоко, разобьёшься» привели к тому, что я действительно упал, а очнулся уже в операционной, когда доктор накладывал швы. С тех пор я сменил много жилищ, но ни одна съёмная квартира не располагалась выше второго этажа.
Я любил узкие, тесные пространства. Пахнущий старым лаком Комодостан. Подкроватье — однажды папа вернулся с работы и грохнулся спать, не ведая, что едва не раздавил меня. Иногда мама находила меня в одном из отделений шкафа (увы, для него названия не нашлось). Наверное, привези кто в квартиру гроб, я бы спрятался и там. Мне нравилось представлять, как внутри мебельной стенки обнаруживается лаз, и я ползу по нему как герой Уиллиса из «Крепкого орешка» по вентиляции, а локти, коленки и спина упираются в твёрдое, и в этой деревянной утробе так комфортно и уютно. Безопасно.
Открытые пространства я не любил.
Когда маршрутка проезжает по мосту, ведущему к метро, я вцепляюсь в рюкзак. По воде гуляет рябь, между многоэтажек на том берегу бродит серая фигура, и если она меня заметит… Стекаю по сиденью, и всё равно, что подумают остальные пассажиры. Пулей выскакиваю на нужной остановке и бегу к метро.
Площадь перед входом на станцию огорожена красно-белой лентой. Тех, кто норовит поднырнуть под неё, ловят работники в оранжевых робах. Подхожу ближе. От дурных предчувствий сжимается горло. И точно, фигурная плитка продавлена; на широком конце продолговатой рытвины — пять ямок поменьше.
С трудом просачиваюсь сквозь давку у входа в вестибюль. Пищат турникеты, голос диктора бодро зачитывает рекламный текст, тоннели наполняются гулом. Хочется затеряться в человеческой гуще, снова переехать. Проблема в том, что, куда ни отправься, с тобой останется тот же багаж.
Поезд мчится так, словно того и гляди развалится, но мне уже всё равно. А телефон разрывается от звонков, даже здесь, под землёй. Теперь папа не даёт покоя.
* * *
— Смотрите, кто явился, — приветствует меня охранник. Он единственный, кто стоит в зале. Официанты бегают с подносами. Менеджер помогает принимать заказы. Даже бармен носится от полок с бутылками к холодильнику, а оттуда к стойке, колдует с бутылками и шейкером. Гости сидят: одни читают меню, другие едят, третьи болтают. Я пробегаю через служебный вход, мимо кухни и крикливых поваров к раздевалке. Через несколько минут хостес проводит к столику новых посетителей, я принимаю заказ и вбиваю его через терминал. Рабочий день начался.
Телефон остался в шкафчике вместе с повседневной одеждой, но всё равно слышу его пронзительную трель. Он будет звонить, даже если его выключить. Даже если утопить или бросить под поезд. До тех пор пока я не отвечу.
— Мне, пожалуйста, салат «Цезарь» и стейк средней прожарки, — говорит паренёк на диване. У него борода и модная стрижка, одежда от топовых производителей. На меня он не смотрит, тонкие пальцы бегают по экрану последнего «айфона». Папа обозвал бы его бабой, «жидким мужиком» или кем похуже.
Читать дальше