Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июнь 2011)

То, что Вячеслав Рыбаков писал сам, было лучше, чем получалось у Хольма Ван Зайчика хотя бы потому, что Ван Зайчик – производитель сериала.

Но не будем о грустном. Есть ведь в нашей литературе «события» и «прорывы».

Самые яркие часто происходят не за счет вовлечения в литературу нового материала, не за счет изобретения новых идей, а за счет использования эстетических ресурсов, разработанных в литературе «мэйнстрима». Для демонстрации этого можно было бы воспользоваться списком лучших русскоязычных фантастических романов нулевых годов, составленным критиком Василием Владимирским. Разумеется, этот список отражает вкусы составителя, но стоит согласиться, что в него попали самые, по крайней мере, резонансные вещи десятилетия.

Итак, в нем мы находим роман Ольги Славниковой «2017».

Произведение заставило о себе говорить в кругах даже далеких от фэндома. И не удивительно, поскольку Ольга Славникова – может быть, лучший стилист в современной русской литературе.

Вот только фантастический элемент в этом романе играет сравнительно подчиненную роль. Ничто не мешает включить этот роман в «мэйнстрим».

Несколько лучше с собственно фантастической составляющей в «Сердце Пармы» Алексея Иванова – писателя-краеве-да, заставившего всю образованную Россию вспомнить об истории Урала. Когда-то Алексей Иванов писал действительно фантастические произведения («Земля сортировочная»), однако все его последние романы – вполне «мэйнстримовские». «Сердце Пармы» – символическая поэма об истории пермского края, служащая, кроме прочего, еще и чем-то вроде жестом прощания Алексея Ивнова с фантастикой. Через «Сердце Пармы» Иванов ушел в иные жанры.

И наконец, рейтинг Владимирского открывается «ЖД» Дмитрия Быкова – известнейшего литератора, филолога, поэта, публициста, телеведущего – кого угодно, однако при всей многогранности деятельности Быкова, кажется, никому в голову еще не приходило называть его фантастом.

Три этих романа – действительно яркие литературные события, но они настолько близко подходят к жанровым границам фантастики, настолько тесными узами связаны с «боллитрой», что в рейтинге Владимирского они выглядят немного инородными телами.

Ценители изящной словесности, в прошлом сожалевшие, что фантастика сидит в «низкопробном» гетто, могут возрадоваться, а любители традиционной фантастики – задуматься: получается, что фантастика развивается за счет того, что перестает быть фантастикой?

И хотелось бы сказать еще об одном ярком явлении, не вошедшем в рейтинг Владимирского, – о творчестве Андрея Хуснутдинова. Этот писатель обратил на себя внимание прежде всего потому, что стал, вроде бы находясь в пространстве фантастики, возрождать эстетику абсурда, пик моды на которую приходился на конец 80-х годов – когда советская литература прощалась с соцреализмом, когда издавали Кафку и Хармса.

Все это – красоты стиля, отклонения от рациональности, символика и притчевость – конечно, может иметь место в фантастической литературе, может даже играть роль ее инструмента, но не может становиться эстетическим ядром произведения, претендующего позиционировать себя как фантастическое. Для писателей – Славниковой, Быкова, Хуснутдинова – это вообще не проблемы, они не обязаны думать о жанровых границах. Для поклонников фантастики, заботящихся о ней как о специфическом явлении культуры, – это повод почесать затылок.

Впрочем, в рейтинге Василия Владимирского имеются и другие произведения, относительно жанровой принадлежности которых сомнений гораздо меньше. Самое интеллектуальное из них – несомненно, «Vita Nostra» Марины и Сергея Дяченко. Это грандиозная, шокирующая мистерия об образовании. Можно сказать, наш ответ на «Алмазный мир» Нила Стивенсона (тоже потрясающий роман, вся интрига которого разворачивается вокруг – кто не читал – не поверит! – вокруг новейшего учебника).

Марина и Сергей Дяченко – вообще украшение нашей фантастики. Их лучшие романы – такие как «Пещера», «Пандем», «Армагеддом», «Долина совести» сделали бы честь любой национальной литературе. В них сочетаются философичность, глубина, масштабность моральной проблематики, захватывающие воображение фантастические коллизии и редкое умение нажать на самую болезненную точку в читательском подсознании. Один из соавторов этих произведений – по образованию психиатр, и, возможно, это является одним из объяснений того, почему романы Дяченко производят порою такое сильное впечатление.