Коллектив авторов - Полдень, XXI век (январь 2012)

Жила не просто щебетала – она, как птица, порхала, с холмика на холмик, хоть и нелегко это в тяжелых мужицких сапогах. Она смеялась, прыгала и что-то пела – про то, о чем Сухарь понять не мог: половину не слышал, половину не узнавал. И вдруг она наклонилась, вымазала обе руки грязью и, растопырив пальцы, провела ими по щекам. Обернула к Сухарю животинную морду, заверещала. Сухарь сделал было шаг к ней, но Жила отскочила и принялась бегать вокруг него, предлагая играть в догонялки. Для нее – игра, для Сухаря – нет. Он наконец догнал ее, прежде успев пару раз поскользнуться и упасть. Догнав же, потянулся рукой к щеке, Жила увернулась и уже снова было побежала, однако Сухарь схватил ее за руку, больно сжал.

– Не смей, не смей замазывать веснушки!

– Но почему, почему? Это ж некрасиво!

– Что некрасиво?

– Знаешь, как меня там дразнили? Конопаткой! Конопатка, конопатка и не в мамку, и не в папку!

– Все равно не смей. Веснушки – это маленькие солнца.

Но тут Жила умудрилась дотянуться рукой до земли и вплющила ком в свою правую щеку. И левую тут же ожгла пощечина. Сухарь сам не понял, как это произошло. Словно не его рука взвилась в воздух и, описав вираж, высекла из щеки звонкий шлепок.

Жила замерла, глаза выпучены – сперва от удивления, потом от нарождавшейся лавины слез. Сухарь чувствовал, как горит его рука, еще сильнее, наверно, чем щека Жилы. Чувствовал, как на ладони тоже проступали слезы.

Сухарь хотел прижать к себе Жилу, его руки уже было коснулись девчоночьих плеч, притянули худенькое тело к своему, но нет, руки плетьми висели вдоль тела, земля вцепилась в кулаки, связав и обездвижев пальцы.

Шел дождь, медленно обнажая веснушки и непременно разбавляя слезы.

– Иди домой, – буркнул Сухарь. – До землянки недалеко.

Сам развернулся и пошел куда-то в дождь.

Утром Сухарь положил на стол плитку шоколада. Коричневая обертка с белыми буквами: «Шоколад № 1». Жила смотрела поочередно на шоколад, на Сухаря и словно не знала, на кого броситься первым. Вчерашнюю обиду высосала ночь. Первым – поцелуй, подпрыгнула, уцепилась руками за шею и клюнула в небритость щеки. Потом к плитке, медленно, будто свершая какой-то обряд, скинула обертку, отломила кусочек, потом еще и еще – разломила всю плитку на кусочки и давай считать: раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять, и зайчик отправился в рот, исчез за зубами, раздвинув сухие губы.

Сухарь смотрел на это действо, нежно почесывал щеку, будто хотел снять поцелуй и спрятать его в укромное место.

Шоколад Сухарь раздобыл у Дрозда.

– Дрозд, отчего веснушки появляются?

Он нашел его возле шахты. Тот растянул над лифтом брезентовый тент, чтобы дождь не залил содержимое. Медленно дербанил коробки, задумчиво и сосредоточенно оглаживал, словно лаская, каждую вещицу. Перекладывал в сумари. Сухарь сложился в поясе, заполз под тент – чего мокнуть зазря, а Дрозд и не повернулся. Будто и нет никакого Сухаря ни под тентом, ни во всем этом дождем смытом мире.

Первый вопрос – а Сухарь напрямки, после того как вместо приветствия ткнул Дрозда кулаком в плечо, спросил про шоколад, – будто мимо пролетел, будто дождь его съел, не подавился. Хмыкнул Сухарь, свой подход к Дрозду нужен, особый.

– Послушай, Дрозд, – начал, зевает для вида, будто скучно ему и под тент забрался только для того, чтобы дождь переждать. – Вот ты долго живешь, всего повидал, даже то, что ни я, ни Слепень, ни кто иной не увидит никогда. Смотрю порой на трубы, вижу то, что никогда в жизни не видел. Да и никто не видел, хоть здесь, хоть там. Что, не так?

Дрозд разве что глаз скосил на чудика. Левой бровкой шевельнул. Хороший знак: разговор слышит.

– Ну так и скажи мне, откуда веснушки берутся? Помню на трубах твоих желтые пятна. Ведь веснушки, так ведь?

Дрозд сдвинул брови к переносице – отвянь, зануда. Уложил Дрозд вроде все в сумари. Запустил пальцы в бороду, отковырнул что-то, комочек налипшей грязи, что ли, мельком глянул на подушечки пальцев, отправил в рот, пошамкал зубами, сплюнул.

– Дрозд, так отчего же веснушки? – все не унимался Сухарь.

Затянул один сумарь, потом другой, а под руку все вопрос соседа лезет:

– Ну так чего скажешь? А?

Запустил руку в карман брезентового плаща, достал баночку, свернул крышку, палец сунул, вынул, испачканный охрой, Сухарю в щеку несколько раз ткнул, пятна-веснушки оставил. Сухарь рассмеялся – жаль зеркала нет под рукой, а то глянул бы на себя. Растянул рот в улыбке и Дрозд.