Коллектив авторов - Полдень, XXI век (февраль 2012)

Я уже писал как-то о странном чувстве, возникающем, когда пишешь текст, предназначенный к прочтению через два месяца. Вроде бы он злободневный, но с другой стороны, динамика общественной жизни такова, что предугадать, что будет через два месяца, – невозможно.

Напоминаю, что смотрю я туда из декабря 2011 года, аккурат после знаменитого митинга на Болотной площади. И вижу февраль 2012 года в напряженном ожидании голосования 4 марта. Не сомневаюсь, что собратья по перу каким-то образом уже использовали эту тему для своих утопий и антиутопий и нарисовали нам парочку революций, пяток застоев и столько же кровавых диктатур.

Однако, если вы читаете эти строки, значит, ничего страшного не произошло. Наш журнал выходит, как и все остальные журналы, страна уверенно приближается к очередному избранию своего Президента, и от того – кто им будет – ровным счетом ничего не зависит. Так что выборы ради экономии можно сократить, а Президента переименовать в Императора.

И вы знаете, мне даже нравится чем-то эта картина. Она совершенно не зависит от того – нравится ли конкретному гражданину (точнее, подданному) конкретный Император. «Нравится, не нравится, спи, моя красавица». А сколько нервов можно было бы сберечь! Скольких полицейских сократить, ибо некого будет разгонять на митингах, за отсутствием самих митингов. Какие государственные ритуалы расцвели бы пышным цветом возрожденной монархии. Ей-богу, стоит попробовать.

Но нет, нам нужно менять монарха, хотя в большинстве случаев шило меняется на сами знаете что. Впрочем, если шило находится в известном месте, эта замена благотворна.

Так где же у вас находится шило в феврале 2012 года, дорогие читатели? У нас, перед Новым Годом, оно по-прежнему занимает свое законное место.

Александр Житинский

Он с восхищением смотрел на Луну. Луна была огромная, серебристая и светила, как ему казалось, нереальным, неземным, божественным светом. Луна притягивала его взор своим величием, безразличием к людям, своей недосягаемостью, недоступностью. И от ощущения собственной ничтожности перед Луной, от чувства неполноценности, от краха ему вдруг захотелось завыть на Луну. Завыть волком, завыть вервольфом. Желание было до такой степени сильным, что он действительно чуть было не завыл на Луну. Лишь мысль – а если кто-нибудь из приближённых увидит, как он, вождь нации, воет на небесное тело, – удержала его от этого поступка.

«Надо было в сорок третьем снова идти на переговоры с этой мразью, с этим карточным шулером, с этой грузинской сволочью. Надо было заключить перемирие, выиграть время, а потом нанести ему сокрушительный удар нашим оружием возмездия. Надо было… Но так не хотелось гнуть спину перед этой мразью, перед этим карточным шулером, перед этой грузинской сволочью, перед недочеловеками. Низшая раса!.. А теперь всё кончено. Теперь даже фон Браун с его ракетами мне не поможет. Поздно. Партия проиграна. Осталось только застрелиться».

Холодный ночной воздух пробирал до костей. Он поплотнее надвинул фуражку и втянул голову в воротник кителя.

«А ведь немец мог бы первым в мире ступить на месяц!» Богатое воображение живо нарисовало ему кроваво-красную Луну с белым кругом в центре, внутри которого чернела гигантская свастика. «Вот это был бы шедевр, почище всякой там еврейской мазни. Шедевр поистине вселенских масштабов! Шпееру бы понравилось! Эх, повернуть бы время вспять. Всё бы изменил. Генералов бы, предателей, как вшей, передавил. Эх, мне бы машину времени!»