Работа наших четырех машин долго не дает видимого результата. Очевидно, нас сильно поджало. Ни назад, ни вперед. Но пока «Москва» за нашей кормой дробила лед, мы все же раскачались.
«Москва» возвращается в голову каравана. И все суда постепенно выстраиваются в кильватер, разворачиваются в канал, проложенный «Москвой».
— Я «Москва», я «Москва», выхожу на большое разводье...
«Выхожу на большое разводье». Это было сказано так, словно ничего до этого не было. Тихо, просто. Словно не было льда, не было двенадцатичасового опасного дрейфа и вообще не было Арктики. Как будто мы в спокойном южном море и вокруг солнце и штиль.
Моряк вразвалочку.
Сошел на берег, —
услышал я.
Как будто он открыл
Пятьсот Америк.
Это пел Саня. Он поднимался по внутреннему трапу.
Ну не пятьсот, так пять.
По крайней мере...
— Саня, — окликнул я.
Он остановился. Ждет.
— Слушай, — сказал я. — Скажи, почему ты опоздал? Только честно.
Саня смутился.
— Честно? — переспросил он. Потом помолчал и совсем неожиданно серьезно ответил:
— Тогда, на берегу, я понял, что меня в общем любят. Понимаешь? По-настоящему. Но я не мог не... не вернуться. Объяснились в последнюю минуту, и я опоздал. Но я наказал себя...
И тут я понял, почему он остригся. Он действительно наказал себя! В таком виде он ни за что не пойдет на берег. И волосы отрастут не скоро.
— А собрание, Саня?
— В общем вжарили мне, пробрали то есть меня крепко... — И проворчал уходя: — Ну и правильно...
Караван судов шел полным ходом, выстроившийся в кильватер, красиво, как на параде.
На корме, на баке, на всех палубах «Готского» появилась команда. Выходили из машинного отделения, вытирая паклей руки, мотористы, появились штурманы, механики, матросы. Казалось, что ветер стал теплее, и было странно, что нет цветов. Появилось ощущение какой-то новизны, как весной при виде набухающих почек.
Как природа меняет свои цвета и формы в разные времена года, так и работа на судне видоизменялась с пройденным расстоянием. Вот, наконец, и самый трудный участок позади.
На баке помполит о чем-то говорит с матросами, где-то ближе к корме отдельной группой — мотористы и черноволосый механик. А на самом верху на капитанском мостике — капитан.
Он, как всегда, неторопливо смотрит по сторонам, все подмечает, видит всех и едва заметно улыбается.
Я вспомнил, как в Тихом океане Владимир Антонович, посмотрев на матросов, улыбнулся, а лотом кивнул куда-то вдаль и сказал: «Где-то там и мой оболтус плавает». Вспомнил я и тот день, когда Жуков опаздывал на судно, а капитан ждал. Вспомнил, как кто-то предложил оставить Саню на берегу и капитан имел право сделать это, но он сказал: «Как можно, человек без денег, без документов?» — и ждал.
Молчаливость Владимира Антоновича и его кажущаяся замкнутость становились во время плавания все более понятными и оправданными: капитан терпеливо разбирался в сложных и разных характерах, поступках своей новой команды, и вера в этих парней — его учеников — всегда помогала ему сделать правильный вывод, заключавшийся иногда в одном слове, в одной фразе или просто в молчании. Именно это одних заставляло побаиваться, других подтянуться.
Пролив Лонга с двухдневным туманом позади. Впереди чистое небо, солнце и бесконечно длинная синяя кромка берегового льда.
— Я «Москва», я «Москва». Выхожу на большое разводье.
Владивосток — Певек, июнь — июль 1966 года Рисунок В. Немухина Надир Сафиев, наш спец. корр.
Жажда вечная неба коснуться...
Сегодня в нашей Кают-компании:
Психолог — доктор медицинских Федор Дмитриевич Горбов.
Летчик — флаг-штурман полярной авиации Аэрофлота СССР Валентин Иванович Аккуратов.
Археолог — доктор исторических Георгий Борисович Федоров.
—Нет такой области знания, в которой человеком было бы открыто все. И как нет предела в познании мира, так и безгранично стремление человека открывать мир. В каждом живет то, что сделало Аристотеля Аристотелем и Колумба Колумбом, «жажда вечная неба коснуться», вечная готовность познать неведомое — далекие звезды и таинственные острова, законы материи и древние цивилизации...
Этими словами открыл нашу сегодняшнюю встречу в кают-компании Федор Дмитриевич Горбов.
— ...Человеку всегда было присуще стремление заглянуть в будущее, так сказать, «проиграть в уме» день грядущий и тем самым как бы подготовить психику к неожиданному...
Читать дальше
