По узкой тропинке мы спускаемся на лесную дорогу. Джунгли совсем подступают к обочинам. Земля заросла травой, упруго пружинит под ногами, кажется, что идешь ты одним из первых по этой девственной земле, неудержимо рвущейся к солнцу зеленым пламенем трав и ветвей, щедро наделенной самыми яркими красками. Солнце пригрело после дождя сонм бабочек на дороге. Темно-коричневые с желтыми крапинками и бордово-бархатистые, с удивительно контрастными, гармоничными верхними и нижними крылышками, ярко окрашенные, они усыпали все впереди, как листья в осенний листопад.
Что-то коричневое мелькнуло на склоне. Скользя между деревьями со спускающимися лианами и колючками кустов, двигался старик в свободной куртке из домотканой материи. Он бесшумно ступал в мягкой самодельной обуви, что-то разглядывая под ногами. Скуластое лицо украшала реденькая бороденка. Внутри у меня замерло, и, словно мальчишка, встретивший наяву Дерсу Узала, я зачарованно поворачивал за ним голову, пока небольшая его сухая фигурка не мелькнула в последний раз.
Старик был весь в своем деле, настолько ушедший в неведомое мне следопытство, что я не решился прервать его путь для разговора.
— Что у него за спиной, лук? — спросил я у Ле Дык Зана.
— Арбалет и колчан со стрелами. Пожалуй, одни старики теперь умеют с ним обращаться. Это большое искусство. Только опытный охотник может оттянуть тетиву из жилистой лианы, зацепить за наводящую планку и положить стрелу. Защелкивается спуск — и ты готов ко встрече с любым зверем. Арбалет — серьезное оружие. Его и во время войны использовали. Рассказывают, что один местный охотник сбил американский самолет, попав в глаз летчику, — улыбается Зан. — Во всяком случае, стрела из арбалета пробивает череп слону. Это-то я сам видел.
— Старик живет в заповеднике?
— Да, здесь есть давнишнее поселение.
— А кто живет? Кинь? Таи? (1 Кинь — основная народность ДРВ, составляющая свыше 80 процентов всего населения; таи — вторая по численности народность, а мыонги — третья. Всего в стране 60 национальностей. — Прим. авт.)
— Мыонги, здесь недалеко, мы мимо пойдем. Старик, наверное, домой шел. Правильно, что он в джунгли без арбалета не ходит — тут небезопасно безоружному.
Зан знает джунгли как свои пять пальцев. Каждое место в них что-нибудь ему напоминает: здесь встретил ошалевших диких кур, а здесь его товарищи поймали двадцатикилограммового питона, переваривавшего на солнышке заглоченную добычу. Вот тут ленинградский академик сильно удивился, столкнувшись нос к носу с парой волков. А вот здесь, у дороги, одно время, не обращая внимания на автомобили, лакомился плодами медведь. Подчас звери выходят за пределы заповедника к селениям. Тигры убивают коров, волки нападают на телят. Нагуляются, наедятся досыта и дня через два-три возвращаются обратно в джунгли.
— Крестьянам в дни сбора урожая нелегко приходится. — Зан машет рукой в сторону домов, выглядывающих из-за близких пальм. — Надо трудиться и одновременно отгонять животных, которые с жадностью набрасываются на все съестное: кукурузу, бананы, фасоль, орехи.
Мы входим в селение мыонгов, расположенное по обе стороны дороги. Посевы обнесены оградой из бамбуковых стволов. Дома стоят на украшенных резьбой деревянных сваях — чтобы не затопило в период дождей. Крыши островерхие, крытые рисовой соломой или пальмовой дранкой.
Сквозь раскрытую дверь видна чисто прибранная комната, устланная циновками. У крыльца замерла худенькая девочка, которая неотрывно смотрит на нас, пока мы не уходим.
Когда вступаешь в лес, то попадаешь из солнечного дня во влажный зеленый полумрак. Идти приходится в гору, склон ее довольно крут. Начинаются скалы. Если внизу трехъярусный лес не пропускает лучей, то с каждым шагом по склону вверх становилось светлее, и солнечные пятна играют на влажной зелени листьев. На плитах из известняка нога чувствует себя прочно, уверенно, не пружинит. Прямо из камня вздымаются высоченные деревья. Я вижу под ногами крупную черную ягодину, поднимаю — это какое-то чешуйчатое насекомое, свернувшееся клубком. Когда нагнешься к самой земле, видишь, как корни, раздвигая камень, уходят вниз, ползут по щелям...
Встретившись потом в Ханое с геологом Петром Ивановичем Дворецким, я рассказал ему о Кукфыонге.
— Пожалуй, здесь можно найти объяснение, — сказал он. — Заповедник находится в провинции Ханамнинь, на границе провинции Хаобинь, то есть в районе Ханойского прогиба. Основанием Ханойской впадины служат известняки, так как возникла она на стыке двух больших платформ. Одна платформа пошла в результате стыка вниз, другая — наверх. Так образовались крутые горы. Их резкие формы, схожие с копнами сена, и поразили вас. Известняки потом подвергались выветриванию, окислению, воздействию почвенных вод. Да и про климат не забывайте, про сырость, про ливни. Камень размельчается, превращается в почву; на ней уже что-то может расти. Растения отмирают, поэтому на «голых» скалах буйная растительность. Просто не такие уж эти скалы голые. И конечно, свою роль сыграл микроклимат этих мест, о которых говорил директор заповедника.
Читать дальше
