Уренгой — Москва
Л. Неменова, наш спец. корр.
В редкое для конца ноября солнечное утро на польском побережье Балтийского моря я испытывал странное чувство: для меня образ Гданьска складывался пока из судоверфи, улицы Длуги-Тарг в старом городе и ивового дерева на ночном ветру. Старую улицу я еще не видел — только представлял ее по восторженному рассказу моей польской колежанки Цецилии Пашек из журнала «Разем». Устроившись в гостинице, я пошел бродить под дождем в темноте и недалеко, на повороте к пляжу, наткнулся на иву: ветер с моря собирал ее ветви в тугой шелестящий пучок. А судоверфь... Мы приехали из Варшавы поздно вечером и теперь, прямо с утра, неслись на Гданьский судостроительный завод. Мне хотелось остановить машину, найти Длуги-Тарг, потолкаться среди людей, всмотреться в лица и только потом, дойдя до цели своими ногами, приступить к делу. Может, поэтому встречу с гигантской металлической верфью хотелось немного отдалить...
Стоило нам подъехать и выйти к открытым воротам судоверфи, как Цецилию словно сдуло лавиной гулкого эха, доносящегося откуда-то из глубины, где клокотали знакомой мне дрожью корабельные корпуса. Постояв немного перед воротами, над которыми серебрились латинские буквы «STOCZNIA GDANSKA im LENINA», я вслед за Цецилией вошел в бюро пропусков.
Облокотившись на стену, она с каким-то изяществом лепетала по телефону, при этом, казалось, слегка пританцовывала на месте. Шляпка вельветовая, в глазах застенчивое ожидание, брюки сафари, светлые волосы, разметавшиеся по плечам... Повесила трубку, заглянула в записную книжку и снова потянулась к аппарату. Цецилия делала своими звонками великое дело — как дипломат добивается права на въезд. Говорила она с тем обаянием в голосе, которое и на расстоянии подкупает, а рука на том конце провода того и гляди тянется к кнопке, чтобы открыть все двери.
Вскоре появился молодой человек. Пока он не увидел Цецилию, шел, ровно неся свой торс, но, заметив ее, улыбнулся и, галантно изогнувшись, пропустил вперед. И только на улице, когда она обратила его внимание на меня, представился:
— Марек Млодинский. Рад вам, но должен заметить, что приехали вы в самые горячие для верфи дни.
Цецилия на ходу шепнула, что Марек — заместитель председателя заводского комитета Союза социалистической польской молодежи. Я ждал объяснений насчет горячих дней. Мы шли навстречу шуму, Цецилия переводила слова Марека:
— ...Шестого ноября тысяча девятьсот сорок восьмого года мы спустили на воду первое судно «Солдек», названное так в честь одного из строителей Гданьской судоверфи. Тогда он был рабочим, позже стал директором. Вот именно сейчас идут дни празднования тридцатилетия этого события.
— А где сейчас Солдек?
— В плавании.
В разговоре мы и не заметили, как объединили живого Солдека и судно в одно целое. Но Марек продолжал:
— В том же сорок восьмом со стапеля спустили «Рабочее единство»... Прошу вас сюда.
Уже в передней его кабинета Цецилия бросилась к парню, который ожидал Марека с какими-то бумагами.
— Сколько вам лет? — послышался ее вопрос. — Как зовут? Виктор? Вы женаты?.. Ах у вас двое детей и вы корпусник?..
На помощь парню подоспел Млодинский:
— И у меня тоже двое детей, жена, и я молод.
Марек пригласил нас к себе.
За длинным столом сидели двое, один из них в рабочей одежде, с чертежами, похожий на человека, только что вышедшего из горячего цеха. В другом цепкий взгляд моей переводчицы угадал журналиста... Коллега из ГДР, к его профессиональной чести, ни на секунду не отвлекся от своего собеседника. На столе покоился кофр, из которого торчали объективы диаметром с пушечный ствол, а сам журналист сидел, погрузившись в блокнот.
Нам ничего не оставалось, как занять места у другого конца стола.
— Наш Лешек Гурский, инженер-механик, шеф патронажа, — говорил Марек, глядя на меня. — По-вашему, шеф шефства молодежи. Он занимается координацией работы молодых судостроителей на всей верфи.
— Разговор сейчас идет о «Даре Млодзежи» — «Даре Молодежи», — сообщила Цецилия.
В воздухе кабинета действительно витали цифры: длина фрегата с бушпритом— 105,4 метра, ширина—14, площадь парусов — 2800 квадратных метров, высота мачт — фока, грота, бизани... И еще множество данных.
Сухие цифры?! Конечно, но не для того, кто когда-либо встречал возвращающийся в свой порт парусник, видел, как слившиеся на горизонте с цветом неба паруса постепенно превращаются в облака, нанизанные на строгие колонны мачт, и над птицеобразным корпусом корабля где-то там, на высоте, трепещет мечта.
Читать дальше