Джеф Гоинс - Осознанный выбор

«Может, она уже закончена? А ты просто не хочешь это признать».

«Хотч, если я не могу жить на своих условиях, то я не могу жить вообще. Ты понимаешь? Я так жил, и я должен так жить – или вовсе не жить».

Это была их последняя встреча. В том же году Хемингуэй застрелился из своего любимого ружья [118] A. E. Hotchner, Papa Hemingway: A Personal Memoir (New York: Random House, 1966). . Обожаемый всем миром, Папа умер в одиночестве и депрессии. В конце выяснилось: всего, что он сделал – несколько выдающихся книг, путешествия по миру, Нобелевская премия, – оказалось недостаточно.

Каждый человек сталкивается с неудовлетворенностью от своей работы. Каждый рабочий знает предел своих сил. И всякий, кто услышал призвание, понимает опасность подобной зависимости. Работа может поглотить вас, если вы ей это позволите. Такая зависимость, несмотря на все, делает человека креативным: она удерживает его в его увлечении, делает одержимым. Необходимость какой-нибудь фразы или мазка краски преследует его и не отпускает до тех пор, пока эта фраза или мазок не окажутся на своем месте. Эта одержимость заставляет вас не спать и уйму времени посвящать проекту, в который не верит никто другой. Словом, она придает вашей работе величие. Но в ней есть и скрытое предостережение.

Существует большой соблазн уйти с головой в значимую работу. Это пагубная зависимость: полное погружение в процесс и полное уничтожение себя. Вы не можете больше отделить себя от того, что вы создаете. И это опасно. В нашей работе самое главное – осознавать это искушение и использовать его как преимущество. Не каждый навязчивый порыв является нашим призванием, хотя дело вашей жизни может начаться с непреодолимой страсти, граничащей с помешательством. Вам надо научиться умерять эту страсть, жить в напряжении, будучи ведóмым чем-то, но не сходить с ума. Освоить ремесло, а не позволить ремеслу освоить вас. Это единственный способ овладеть искусством работы – признать, что наши наклонности, если мы не научимся их контролировать, могут уничтожить нас.

Что же хорошего в призвании, если преследуя его, мы можем уничтожить себя? Как нам сбалансировать это напряжение между непрекращающимся призывом к работе и жизнью? Надо признать, что мы не знаем – как. Многих всемирно известных творцов современники считали сумасшедшими. К счастью, их работа вынесла это испытание, хотя зачастую из-за этого не выдерживали они сами. Но их жизни – важный урок: мы не должны впадать в отчаяние. Мы должны понимать, что преданность своему делу станет нашим наследием. В таких историях всегда есть более глубокий сюжет.

Во время Второй мировой войны британский писатель Дж. Р. Р. Толкин, который позже напишет величайшие произведения XX века в жанре фэнтези, размышлял о смерти. Переживет ли он эти сложные времена или умрет, так и не окончив дело своей жизни? Он этого не знал и никак не мог выбросить из головы самый плохой вариант развития событий. Чтобы прогнать свои страхи, Толкин написал небольшую историю про человека, которого звали Ниггл (от англ. niggle – «заниматься пустяками»).

Ниггл был художником, которого постоянно отвлекали от работы. Соседи и друзья все время просили его о помощи, а его «путешествие» (метафора смерти) приближалось. Он боялся, что не успеет закончить свою величайшую работу – картину с изображением дерева. Когда настало время отправляться в последний путь, он взглянул на свою картину и, как и боялся, увидел незаконченную работу: только небольшой листочек и несколько деталей. Ниггл так и не успел нарисовать бóльшую часть картины.

Мы все можем понять подобные переживания: боль от того, что какую-то работу пришлось оставить незаконченной, и страх от того, что, возможно, вернуться к ней не удастся. Но в конце рассказа Толкина есть интересный поворот. Когда Ниггл прибывает в конечную точку, то не верит своим глазам. По ту сторону жизни он обнаруживает то, о чем мечтал, – законченную картину с изображением дерева [119] J. R. R. Tolkien, Tree and Leaf (Boston: Houghton Mifflin, 1965). .

Работа, не законченная во время его жизни, была закончена после.

Многие из нас боятся того же, что и Хемингуэй, – что мы умрем, оставив множество незавершенных дел. «Мы все умрем незаконченными симфониями», – сказал однажды мой друг за завтраком. Он рассказывал мне о своем отце, который перед смертью неуверенно попытался покаяться в своих грехах. Моему другу этого было недостаточно, и этого и вправду было недостаточно, но в тот момент он понял, что ему все равно придется отцу все простить. Он должен был просто смириться. Ниггл испытал то же самое.