Юрий Соколов - Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт

Аврелий Виктор свидетельствует, что император был полон «высоких замыслов». Как и Аврелиан, он хорошо понял, что традиционная форма Принципата, при которой сохраняются не только республиканские институты, но, что важнее, сохраняется архаическая, т. е. «полисная», «республиканская» философия власти (где власть есть сумма должностей и взаимный договор правителя и сословий, прежде же всего – элиты и армии!) – эта форма уже мертвая, ее реанимация невозможна.

Пройдет полторы тысячи лет, и французский философ-просветитель Монтескье изложит свое видение на естественную форму государственного управления. По его мнению, для «малых государств» подобает республиканская форма; для «крупных государств» (сегодня мы бы сказали – мононациональных) – форма «просвещенной конституционной монархии», когда верховный (но потомственный!) правитель оказывается не «над», а «под» законом. Для огромных же государств (т. е. многонациональных) подобает «сакральная деспотия» хотя, конечно, и «просвещенная», иначе бы какой же Монтескье был «просветитель»?!

Римские катакомбы

Но задолго до Монтескье к этому соображению путем пристального наблюдения и целенаправленно-практических размышлений пришел Диоклетиан. Империя объединяет множество народов, многие из которых имеют древнюю культуру и опыт государственности. Народы эти разбросаны на огромных пространствах, в различных ландшафтах и климатах. Смысл Империи – в несении цивилизации в эти народы.

Однако развивая окраины, Империя сама же усиливает их сепаратизм. Ведь кроме всего прочего Империя приносит туда и понятие «гражданства» – вчерашние варвары служат в армии и в органах имперской и муниципальной власти, они становятся полноправными «римскими гражданами». И следовательно, они могут счесть центральную власть (т. е. власть Рима), обретя самодостаточность, обременительной и нецелесообразной, а значит – «расторгнуть договор» с этой властью.

Собственно, это уже и начинало происходить. И процесс этот далее лишь будет усиливаться. Можно, конечно, отправить туда войска и разгромить инсургентов [5] Инсургенты – повстанцы (лат). – Прим. ред. – и, опять же, Империя это уже делает. Но однажды – и, видимо, очень скоро! – она не сможет достойно реагировать на все вызовы. И тогда Империя погибнет!

Выходец из общественных низов, солдат и циник (как, впрочем, и любой политик) Диоклетиан очень хорошо знал основополагающее значение идеи, которая должна сцеплять воедино разбухшее и пестрое тело страны. Такой идеей, по причине мертвости «римских добродетелей», должна стать идея сакральности власти, превращение верховного правителя в «божество» по примеру восточных держав.

Был ли сам Диоклетиан религиозен, это, конечно, за давностью лет вопрос открытый. Скорее всего он, как и подавляющее число его коллег по власти, был суеверен и не более, т. е. верил в «духов места», в месть «духов умерших предков». Атеизм довольно рано поселился в выхолощенных душах римской элиты, которой ближе и понятнее были неоплатоники и прочие гностики, чем мистические вероучения. То, что ища опоры для власти, ища той идеи, что соединяла бы Империю, Диоклетиан, что наз., «прошел мимо» христианства, не увидел в нем единственную спасительную и универсальную форму возрождения Империи, весьма красноречиво говорит о том, что он вполне, в сердцевине своей, атеистичен и совершенно лишен религиозного опыта.

И до захвата власти, и долгие годы после этого в окружении Диоклетиана было довольно много христиан, в частности, ими были его жена Прииска и дочь Валерия. Церковь пугала его своей исключительной живучестью, способностью даже после самых тяжелых и, как казалось, неминуемо смертельных испытаний возрождаться в еще большей мощи, умножив число своих членов, богатство и авторитет. Диоклетиан видел в Церкви как бы «параллельное государство» в Римской империи. И если Империя преодолевала один за другим кризисы, с каждым разом со все большим трудом и с все более заметными потерями, то Церковь после всех испытаний только усиливалась.

Империя же была смыслом жизни Диоклетиана, и в ее укреплении он видел смысл своей судьбы. Следовательно, формально-логическое и рационально-историческое (т. е. обращенное к идеалам и образам прошлого) мышление Диоклетиана заставляло его видеть в Церкви главную внутреннюю угрозу существованию Империи. Гонения на христиан явились результатом более чем двадцатилетних раздумий – только вступив в последнее десятилетие своего правления, ужаснувшись того, сколь глубоко христианство упрочилось даже в легионах, он начал планомерные репрессии. Храмы христиан подлежали разрушению, имущество их конфисковывалось, христианам запрещалось проповедовать и преподавать, их изгоняли со всех должностей, а тех, кто оставался непримирим и публично сопротивлялся, предавали смерти.