Евгений Козлов - Целомудрие миролюбия. Книга первая. Творец

Созерцание сего тайновидца улавливает нечто малозначительное, усматривает нечто невидимое. Оный мечтатель помышляет о непостижимом благе, его стиль – фантасмагория реализма, он одновременно новатор и ортодокс. Протестуя супротив неестественного для всякого живого существа насилия естественным миролюбием, протестуя супротив неестественного для всякого живого существа блудодейства естественным целомудрием, он являет творческую силу моралиста, который один способен противостоять злу, желает быть врагом греха, гонителем лжи. Ибо человек тогда истинно жив, когда влюблен в истину непоколебимой нравственности, в совершенство добродетели. Тогда все мировые события, людская суета, та брань и смятение, само насущное время, впрочем, и само земное бытие теряет всякую важность, значение, влияние, в сравнении с преображением одной души. Ибо в вечной любви Божьей не может быть смертного праха или скорбной памяти, любовь – это вечное сегодня, именно в этот грандиозный великолепный бесконечный миг и более никогда, и более чем всегда. Стоит помнить всегда о том, что не страницы книг хранят слепок души, но душа созидает тома безвременных гениальных сочинений.

Чтецом душевным зачитаю сей роман, сколь и положено творцу – любя своё творенье. На протяжении десятка лет искало сердце романтика прекрасный образ святости среди современных дев. Не о тщеславной и высокомерной, но о Музе вдохновительнице грезил сей мученик сердца, тот плачущий бард над сонетами бесславного поэта прославляющего кроткого художника. Молясь, взывая к Небесам, ожидал он встречи с той единственной, и не раз, обманувшись слепотой внешних красот, утративши надежду, будто позабывши дар творенья, его сломленные скорбью руки переставали шевелиться. Но от рожденья и до нынешнего дня, Богом сохраненная, безнадежному романтику была дарована певчая дева, она утешительница и целительница души страждущей не плотской ласки или же ответных любовных чувств, но к жизни праведной призывало девство его не убиенное. Отчего о душе светлой, теле чистом и беспорочном, вот о чем мечтал неисправимый мечтатель – о живом образе чистоты. Не о недосягаемом небесном и не о сказочно книжном он грезил, но о том духоносном образе родной и близкой девы. Ибо милостиво разрешено Творцом человеку созерцать Его творенья. Слышать их голоса, помышлять о них не с трагичностью во взгляде, но с благодарственным благоговением. Посему, не корысть, но любовь корень сего произведения пера. Годы страданий юности стались позади, ныне позволительно романтику целомудренно радоваться, наслаждаясь красотой добродетелей, возлюбив верно и непогрешимо образ девства в душе своей, также богоподобно творя бесславные творенья.

Нередко малые дети, впрочем, сколь и взрослые, разобщены по роду поведения, они могут быть разрушителями, либо созидателями. И на примере имеющихся у них игрушек можно различить и в дальнейшем продемонстрировать наглядно их поведенческие особенности. Одни ломают, разбивают сердца, другие склеивают и зашивают раны, первых можно лишь пожалеть и отругать, вторых похвалить и наградить добрым словом. Так поступают и с книгами, однако бесславный творец, обречен неведеньем о предстоящей юдоли своего рукописного творения. Судьба сего романа доколе неизвестна, но слава его станется столь же доброй и светлой, какова сама Муза, принесшая в жизнь одного романтика столько мягкосердечия и сострадания, сколь невозможно вместить ни одной библиотеке. Слабо-бьющееся сердце творца является символом правды, подобно душе награжденной нетленным бессмертием вечности.

Христоподобный мыслитель творец восторженно вглядывался серыми потухшими очами в палитру свежих красок затуманенного алого заката, отчего серость его глаз временами пылала подобно горящему пеплу, а зрачки угольками напоминали безвоздушную бездну космоса. Взглянешь и пропадешь в них навеки, подобно сему тени исчезают в ночи непроглядной и пасмурной. Смеркалось и одновременно возгоралось сердце юноши, чувствуя приливы странных разнородных мироощущений, казалось, вот-вот, тьма поглотит всё сущее, с алчной жадностью накроет беспросветной тенью пространство и остановит потоки времени. Ему причудилось на мгновение, будто солнце погибает, проливая на матово темно-синее небо кроваво-красные брызги, и только оранжево–темные переливы обличают его чувственное умозрение, ибо закатное зарево не пламя беспощадное и грандиозно непокорное, но огнь надежды угасающей, которой суждено явиться рассветом в иной горней жизни. Озабоченный сим прекрасным зрелищем, юноша буквально цепенел всем своим хрупким телосложением, повергался в умозрительный трепет, испытывая дрожь в неспокойных руках своих. Столь волнительно натужно билось любящее сердце в груди романтика, волною тревоги распространяясь по всему телу его, снося всякую крепость уверенности и дамбу самомнения на пути следования волн страха и порывов сомнений, напрямую связанных с намеченной ожидаемой встречей. Ведь в скором времени миросозерцание творца должна разделить светлоокая муза, свидание с которой намечено, в связи с неотложными делами девушки, на позднее время суток. По причине ожидания, незабвенные воспоминания поглотили душу юноши, в особенности чрезвычайно ярко и драматично ему представилось их земное знакомство. Он словно на краткое фантомное мгновение ощутил телом своим всю ту неподдельную робкую дрожь речи, стыдливость взора, ласковое смущение, грубую правдивость душевного трепета. Одним словом – он мгновенно возродил любовное восхищенье в сердце своем, дабы встретить возлюбленную с предпочтением достойного благородства, не легкомысленным любовником представ пред нею, но намеревался свидеться с уважением и заботой законного мужа. Пускай его мечта о супружестве – есть плод голодного воображенья, его целомудренное отношение к девушке облачено в светлое и небесное покровительство. Пускай другие пустозвоны сплетники и многоречивые лиходеи глаголют о них скверные басни, он ведает о целомудренности своих рук, которые ни разу не прикоснулись к музе, ибо он чтит её первозданную чистоту красоты. Ведь она не просто внешне привлекательна, но истинно девственно красива, потому любострастие не способно ввергнуть благочестивого юношу в бездны плотского грехопадения. Безусловно, сей благочестивая дева пленяет его творческое разуменье, начертательным видением соблазняя ежедневно. Так однажды, она, надев черное платье, облегающее её фигуру столь желанно и скульптурно гениально, привела созерцателя в неописуемый восторг. Отчего слабый сердцем юноша, обвороженный и одаренный сим видением ускользающей женственности, неминуемо соблазнился той грацией недвижного цветка, но то прельщение походило скорее на прилив вдохновения, чем на греховное лобзание очей, ибо из доброго сокровища выносят доброе, а из злого хранилища черпают злое. После, испытывая противоречивые чувства, он полюбил сей деву всей душой своей и всем телом своим, ибо они одинаково вдохновенно содрогались, узревши тот, казалось ранее, непостижимый идеал девушки. Впрочем, и дух Божий не остался равнодушным к ней, всячески охраняя ее от двуличных и бесчувственных людей. Юноша не состоял в их прелюбодейном числе и радовался не своей исключительности, но своей одаренности, он славил не свои обширные таланты, а сердечную музу, которая есть Божий дар, ниспосланный во спасение души сего мятежного гения. Во имя любви истинной и непреложной, он будет любить оную деву всю свою жизнь, в том, нисколько не сомневаясь, до сего года, он, казалось, плутал в лабиринтах заблуждений собственного сердца, видел лишь неясный призрак несбыточной мечты. Подобно страннику он в сонме иллюзий погряз, ища компасом сердцебиения ту единственную возлюбленную. И в конце бесплодных исканий разумом обезумевши и творчески умерев, потеряв всю чувственность души своей, он был воскрешен несказанно любимой, нестерпимо родной и невозможно близкой девой. Спасен ею страдалец судьбы и поднят с колен мученик фатума свободного выбора, сей юноша стался озаренным приснодневным сиянием райского создания. После сего озарения можно со смирением принять исход души – философски порывисто помыслил юноша, ибо главное желание в его жизни заключалось в прозрении откровения совершенства, явленного образом прекрасной девы, чья святость для творца, осиянная непорочным девством, всегда непоколебимо безупречна. Подобно сему больной падает наземь, молитвенно рыдая горькими слезами, уминая коленями лечебные травы, подобно тому поэт мучимый муками творчества прячется со всеми своими бумагами в тени древа, подальше от солнечной слепящей теплоты. Ибо им ведомо иное исцеление и иное просветление. Молитва на их устах и молитва в любящем сердце, горящей ярче и жарче всех звезд Вселенной, обжигает и заживляет любые глубокие сердечные раны. Подобно сему жизнь порою скрывает чудодейственное явление, дабы в подходящий момент использовать оное масло богодухновения ради поддержания горения неугасимой лампады любви.