Родным языком Иисуса был сирийский, смешанный с еврейским, диалект, на котором говорили тогда в Палестине.
Только изучение Закона считалось свободным и достойным человека.
Он ничего не знал вне иудейства; его ум сохранил ту откровенную наивность, которую всегда ослабляет широкая и разнообразная культура.
Сходство, которое нередко находят между ним и Филоном, превосходное наставление о любви к Богу, милосердии, об успокоении в Божестве, все эти учения, являющиеся как бы созвучием Евангелия с писаниями знаменитого александрийского ученого, объясняются общими тенденциями, внушенными всем возвышенным умам потребностями времени.
К счастью для него, он не изучал и причудливую схоластику, которая преподавалась в Иерусалиме и должна была вскоре составить Талмуд. Если некоторые фарисеи уже успели занести ее в Галилею, он не посещал их, и, когда впоследствии притронулся к этой вздорной казустике, она внушила ему только отвращение. Но можно все же предположить, что принципы Гиллеля были ему небезызвестны. За 50 лет до него Гиллель высказал афоризмы, в которых много общего с его собственными. По своей бедности, которую он переносил смиренно, кротости характера, своей оппозиции против лицемеров и священников Гиллель был учителем Иисуса, если можно позволить себе говорить об учителе, когда дело касается такой высокосамобытной личности.
Чтение книг Ветхого завета произвело на него большое впечатление. Канон священных книг состоял из двух главных частей: Закона, т. е. Пятикнижия, и Пророков в том виде, в каком они дошли до нас. Обширное аллегорическое толкование прилагалось ко всем этим книгам и старалось извлечь из них то, чего в них не было, но что отвечало стремлениям времени. Закон, представлявший не древние законы страны, а скорее утопии, искусственные узаконения и благочестивые подлоги времен царственных ханжей, стал с того времени, как нация утратила свою самостоятельность, неисчерпаемой темой самых тонких истолкований. Что касается Пророков и псалмов, то существовало убеждение, что все сколько-нибудь таинственные намеки этих книг относились к Мессии, и в них заранее искали тип того, который должен был осуществить народные надежды.
Иисус разделял общие вкусы к этим аллегорическим толкованиям, но настоящая поэзия Библии, ускользавшая от наивных экзегетов Иерусалима, открылась в полноте его великому гению. Закон, по-видимому, не представлял для него большой прелести; он верил, что создаст лучшее, но религиозная поэзия псалмов нашла чудесный отзвук в его лирической душе.
Пророки, в особенности Исаия и его продолжатель времен пленения, с их блестящими грезами будущего, с их пылким красноречием, с их порицаниями, чередующимися с волшебными картинами, были его настоящими учителями. Он, без сомнения, прочел и несколько апокрифических книг, т. е. творения, почти ему современные, авторы которых, чтобы придать себе авторитет, который придавали лишь очень древним писаниям, прикрывались именами пророков и патриархов. Особенно поразила его книга Даниила. Книга эта, написанная восторженным иудеем времен Антиоха Эпифана и изданная им под именем древнего мудреца, была выражением идей последнего времени. Автор ее, истинный творец философии истории, впервые отважился усмотреть в движениях мира и последовательности царств лишь функцию, подчиненную исключительно судьбам иудейского народа. Иисус в юности был проникнут этими высокими надеждами. Быть может, он прочел также и книги Еноха, в то время чтимые наравне со священными, и другие писания того же рода, поддерживавшие столько усиленную деятельность народного воображения. Пришествие Мессии с его славой и ужасами, народы, крушащиеся один за другим, разрушение неба и земли были обычной пищей его фантазии; и так как эти события считались близкими и масса людей искала возможности вычислить время их наступления, то сверхъестественный порядок, в который переносят нас подобные видения, казался ему вначале и естественным, и простым ».
Русский мыслитель: К перечисленным Ренаном учителям и книгам я бы добавил самых главных учителей, наставников и вдохновителей – отца Иисуса плотника Иосифа и родственника по материнской линии – священника Захария. А что сам Иисус говорит об этом?
Сцена четвертая: Отец и Сын
От автора: Сын ничего не может творить Сам от Себя
Ренан: « Иосиф скончался прежде, чем его сын успел выступить общественно.
Читать дальше