Алекс Крутов - Несравненно больше

В конце первой недели я принес домой дневник с плохими оценками, показал его своей матери и ожидал, что она мне как-то поможет. Она не выразила ни интереса, ни сочувствия, а просто сказала, что мне нужно будет поговорить с отцом, когда он вернется домой.

Мой отец работал на телефонной станции. Вскоре я стал замечать запах алкоголя, исходивший от него. К сожалению, тот вечер не был исключением. Я взял дневник, показал его отцу и объяснил свое видение ситуации. Но он мне не поверил. Он стащил с меня всю одежду и начал избивать кожаным ремнем с металлической пряжкой. В пьяной ярости он выкрикивал, каким желает видеть своего ребенка. Он хотел, чтобы я вел себя примерно и отлично учился. «Если ты еще раз получишь оценку ниже пятерки или четверки, я изобью тебя снова!» – добавил он.

Мои усыновители ни разу не встретились с учительницей и не сделали ни одной попытки помочь мне с учебой. Верный своему слову, Николай избивал меня почти каждую пятницу, когда я приносил свой дневник с оценками.

Плохие оценки в школе и побои в качестве наказания продолжались около двух месяцев. Затем я решил, что всего этого с меня хватит, и сбежал. Побег – следующее, что мне довелось сделать впервые. Единственное место, куда я мог убежать, – это санаторий. Как бы сильно мне ни хотелось скрыться там под защитой Миланы Николаевны, я знал, что это невозможно. Если Протурновы придут туда в поисках меня (в чем я был совершенно уверен), она обязана будет сказать им правду. Вместо этого я пришел к своим товарищам. Они спрятали меня в кладовке под одеждой, где я провел ночь, а днем потихоньку таскали мне еду.

Это повторялось три или четыре раза. Каждый раз мои родители звонили в милицию, милиция являлась в санаторий, находила меня и возвращала домой. Милана Николаевна не вмешивалась – она считала, что я преувеличиваю домашние трудности и просто скучаю по своим друзьям. Она думала, мне требовалось лишь время, чтобы привыкнуть к новой жизни.

Я поступал по-детски наивно, даже не пытаясь куда-то убежать. Да я и не знал, где еще можно было укрыться. Представьте себе, в каком шоке я был, когда в очередной раз прибежал в санаторий и обнаружил, что моего класса там нет – всех увезли обратно в Ленинград, в детский дом № 51. И что мне теперь было делать?

Город находился примерно в 40 километрах от санатория. Мои усыновители вряд ли могли предположить, что 10-летний мальчик отправится так далеко, скорее всего, они решат, что я прячусь где-то неподалеку. Итак, я направился в Ленинград.

За два года жизни с Протурновыми я сбегал более 30 раз, часами преодолевая огромное расстояние до города. Иногда милиция перехватывала меня по пути, иногда находила уже в городе. Чаще всего меня обнаруживали спящим на лавочке в парке, который, как я выяснил позже, находился рядом с постом милиции.

Питался я остатками еды из мусорных баков. Через некоторое время я научился замечать приближающихся милиционеров и прятаться от них в придорожных кустах. Я проводил много времени в поисках своего детского дома. Когда я, наконец, нашел его, то слезно молил принять меня обратно. Но директор всегда выпроваживала меня со словами: «Ты не сирота, у тебя есть дом. Иди домой!», и закрывала дверь перед моим носом.

Всякий раз, когда я сбегал, милиция находила меня и возвращала домой. Вскоре я уже знал большинство милиционеров по именам. Со мной никогда не обращались плохо, напротив, были очень добры, кормили и поили чаем, разговаривали со мной в ожидании Валентины Николаевны, инспектора по делам несовершеннолетних.

Через некоторое время я познакомился с Валентиной Николаевной поближе. Она всегда внимательно выслушивала меня и обычно давала мне немного денег. В какой-то момент я стал пробираться в электричку, идущую от Сестрорецка до Ленинграда. И каждый раз, когда я думал, что мне удалось укрыться от кондуктора и остаться незамеченным, милиция встречала меня на платформе. К тому времени мне исполнилось 11 лет. Я считал себя умным, а на самом деле был наивным маленьким мальчиком, порой целыми неделями жившим на улице в попытках укрыться от милиции и своих родителей. Но мне это так и не удавалось.

Так прошло два года. Когда я вновь оказывался дома, все, за исключением побоев, складывалось неплохо. Меня водили в кино, родители покупали мне новую одежду, мы все вместе ходили в церковь. Потом я снова приносил дневник с плохими отметками, отец избивал меня, и я сбегал.

Тем временем, у моих Протурновых родилась девочка, которую они назвали Машей. После ее рождения они перестали звонить в милицию и заявлять о моих побегах. Казалось, им стало безразлично, где я и что со мной. Но поскольку все милиционеры уже хорошо меня знали, ситуация повторялась. Изменилось лишь то, что они перестали привозить меня домой, вместо этого Валентина Николаевна давала мне немного денег и просила вернуться. Удивительно, но я так и поступал. Не знаю, что снова вело меня в этот дом, – возможно, я надеялся, что все, наконец, изменится.