Айрат Галиуллин - Бульон для писателя. Пишем и публикуем книгу за 30 дней, даже если нет времени писать

После окончании Казанской консерватории я жил в малосемейке с женой и маленьким ребёнком, работал в оркестре оперного театра и ещё двух местах, отчаянно пытаясь прокормить семью. И потихоньку писал в общей тетради по ночам на кухне с тараканами.

Ужас сколько тараканов водилось в этой малосемейке, хоть и травили их дружно всем этажом.

На дворе стояли 90-е. Зарплаты были мизерными, да и те задерживали по полгода. Я очень устал от нищеты.

Помню случай – в канун Нового года стою на рынке перед прилавком, где продают майонез. Нижегородский вкусный, но дорогой, по 17 рублей. Чебоксарский – кислятина, зато по 14 рублей. А жена очень просила майонез к праздничному столу.

Я купил по 14, из экономии. И пока шел к остановке, поклялся себе, что когда разбогатею (я же обязательно разбогатею?), у меня на столе каждый день будет дорогой нижегородский майонез.

Тогда это казалось фантастикой, но я верил в светлое будущее.

Как-то летом в середине девяностых друг позвал на шабашку. В театре межсезонье, я поехал – нужны были деньги. И, делать нечего, принялся мешать бетон, укладывать кирпичи и таскать мешки с цементом.

Жили мы в бараке с бригадой кавказцев, где каждый вечер затевались пьянки и частенько драки. Это была какая-то животная жизнь, и я чувствовал, что меня засасывает в чёрную трясину.

Нам обещали заплатить за три недели работы и отпустить. Но время шло, отпуск кончался, а зарплаты всё не было. В ожидании денег мы отработали больше двух месяцев.

Однажды на объекте переносили четырехметровую железную трубу, я держал за край, труба сорвалась и содрала мне кожу с ладони. Сняло как перчатку, до мяса.

Хорошо помню этот момент: стою – грязный, небритый, с похмелья – и смотрю, как хлещет кровь с моей музыкантской руки, и вдруг понимаю, что больше так жить нельзя. То есть не конкретно сейчас, а вообще. Нужно что-то менять. Потому что такая жизнь совсем не похожа на ту, о которой я когда-то мечтал.

Это было дно, от которого я оттолкнулся.

Я уехал с шабашки, не забрав деньги. А по приезду в город пришёл в театр и написал заявление об уходе.

После увольнения из театра я ушёл в бизнес.

Ну какой бизнес мне светил в те годы? Понятно, только сетевой. Я подписался в Гербалайф и стал продавать баночки для похудения.

Друзья-музыканты надо мной смеялись. С дипломом Казанской консерватории ходить по подъездам с сумкой через плечо – действительно смешно.

Но хуже было другое. Неожиданно для себя понял, что абсолютно не приспособлен для бизнеса. Я не умею продавать, не умею выступать, мотивировать, убеждать и очаровывать. И в этом проигрывал более нахрапистым и красноречивым коллегам.

Вы знаете, как выглядит успешный сетевик – жизнерадостный рубаха-парень (напористая дама), который легко находит контакт с людьми, быстро и красиво говорит и может продать снег эскимосам.

Я же был спокойным, задумчивым интровертом. Ботаником. Больше любил слушать, чем говорить, и любому общению предпочитал хорошую книгу.

Помню, один коллега в те годы смеялся – мол, тебе нужно дать медаль за молчание.

А что такое молчаливый продажник? Да, это неудачник. Как говорят американцы, «у скромного продавца худые дети».

Короче говоря, шансов преуспеть у меня было примерно ноль. Или около того, потому что крошечная зацепка всё-таки была: я уже неплохо писал тексты.

И тексты меня вытащили.

…Продолжу о себе завтра, а теперь пора перейти к «Бульону для писателя».

Однажды мне в личку постучалась одна из жительниц СториВилля, Наталья. И пожаловалась:

«Я не знаю о чем писать.

Просто блог мне не интересно, не представляю как писать о будничных делах. На большие проекты замахнуться не хватает ни сил, ни времени, ни мотивации.

И опять же о чем. Фантазийная книга? Блог? Экспертные статьи?

Мимо. Нихочу.

Может, я перегорела? Есть ли от этого лекарство?»

И вот что я ответил Наталье.

Вопрос не в том, чтописать, а в том, зачемписать.

Ведь для того, чтобы писать регулярно, длительное время и не в напряг (а в напряг долго и не получится), есть два мотива.

Когда тебя прёт и штырит от самого процесса. Когда не писать ты не хочешь и не можешь. Сидишь на этом тайном наркотике и кайфуешь, пока санитары смотрят в окошко. А если тебя еще и читают… ух!