Екатерина Оаро - Держись и пиши [Бесстрашная книга о создании текстов] [litres]

Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, – словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть. – Джером Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Интересующиеся помнят, как несколько лет назад некий пастух, плавая по заливу Акаба в Красном море, наткнулся на пещеру. Внутри он обнаружил несколько глиняных кувшинов и два билета на фигурное катание. – Вуди Аллен, «Шутки Господа»

Я пишу эту книгу после своей смерти. Большинство людей ничего не пишут после того, как умрут, но я ведь не отношусь к большинству. – Яир Лапид, «Мои посмертные воспоминания»

C тех пор как я стала старухой, месть богов более не страшит меня. – К. С. Льюис, «Пока мы лиц не обрели»

Прямо сейчас, когда я пишу свою книгу, я сваливаюсь в эту старую ловушку: если мой текст читается легко, значит ли это, что он – поверхностный? И все во мне съеживается. Я забываю, что специально пишу ясно и легко, и превращаюсь в сгусток страха.

Почти половина авторов, которых я консультирую, боится того же и все время стремится что‐нибудь усложнить.

«Вот у Бродского… – говорят они, – так все глубоко», – и вкручивают в свой текст одну за другой тяжеловесные конструкции. Чаще всего эти конструкции являются штампами, иными словами – закоченевшими от многократных повторений, потерявшими свежесть клише. Текст они не улучшают, но здорово маскируют автора.

Эти словесные баррикады возводят не только писатели. Общественные деятели, чиновники, политики – кто только ни усложняет свою речь. Иногда чтобы показаться умнее, иногда – чтобы увильнуть от ответа или подтасовать факты. Этим удобно укрываться – тогда обвинение, что вы написали пустышку, не коснется вас.

Когда я спрашиваю автора, почему он пишет «бросил взгляд» вместо «взглянул» и «реализовал» вместо «воплотил», он сначала теряется, а после показывает свой черновик. «У меня так было, но я исправил, а то простовато», – признается он.

Простота и ясность, которые много веков считались достоинствами произведения, в наши дни слиплись с оценочными суждениями: «наивно», «поверхностно», «легкомысленно». И в этой главе я хотела бы их разлепить.

Что скрывать? У каждого автора есть внутри наивный ребенок. Как и множество других персонажей. Но мы слышим двойное послание: с одной стороны, сохранять его в себе и давать ему порезвиться в тексте, а с другой – быть рупором эпохи, писать уверенно и бог знает что еще.

Но разве «уверенно» – это сложно? Конечно, нет. И если вы вспомнили сейчас про Бродского, то я приведу вам цитату из его интервью:

«Однажды, много лет тому назад, один из моих друзей в России, с похвалой отзываясь о моих стихах, сказал: “И все же, Иосиф, у тебя нет той легкости, которую достигает Моцарт. Твоя поэзия несколько тяжеловесна”. И я пытался бессознательно, а порой даже и сознательно тщательно отделывать стихотворение, добиваясь этой легкости, почти невесомости…»

Меня как будто пчела ужалила, когда я прочитала это впервые. Бродский, стиль которого так красиво сложен, отделывает фразы, чтобы достичь легкости. А тот, у кого есть дар писать легко, стремится усложнять. Какой нонсенс.

– Если не можешь объяснить простыми словами, значит не до конца разбираешься в вопросе, – говорила мне мама еще в школе.

И, по‐моему, она была права. Вот я открываю лучший учебник по писательскому мастерству – «Поэтику» Аристотеля. Я готовлюсь продираться через текст, ведь он написан более двух тысяч лет назад – но встречаю ясность и лаконичность. Или я открываю самого заслуженного в русской литературе автора – Пушкина – и получаю легкое, как дыхание, повествование. Открываю Чехова – и ни за одним словом не лезу в словарь.

Хемингуэй тоже одобряет эту мысль, утверждая: «Ценность и привлекательность хорошей книги состоит в совершенной простоте, откровенности и как бы нечаянном обнажении характеров и мотивов действий. Это простота языка и мысли. Она безыскусна и свободна от сознательного литературного усилия. Но писать с прямодушной простотой труднее, чем с нарочитой сложностью.

Стиль писателя должен быть непосредственным и личным, его образы богатыми и полнокровными, слова простыми и энергичными. Великие писатели обладают даром блестящей краткости, это упорные труженики, кропотливые ученые и искусные стилисты».