Черновик Ф. М. Достоевского
Черновик Бальзака
Черновик А. С. Пушкина
Черновик Джеймса Джойса
И я верю, что мастерство писателя проявляется не в этом первом наброске, а в редактуре.
Но почему‐то, когда мы видим прекрасный текст, напечатанный в книге, мы верим, что он вышел из головы писателя таким сразу.
Вот что пишет Гоголь в одном из писем о своем творческом методе:
«Сначала нужно набросать все как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом – через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою) – достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое‐чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях – и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее новые заметки на полях, и, где не хватит места, взять отдельный клочок и приклеить сбоку.
Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему‐то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку. Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час – вспомнится заброшенная тетрадь: возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом и, когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз – как бы крепчает и ваша рука; буквы становятся тверже и решительнее.
Так надо делать, по‐моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».
Как вам такая технология? По-моему, если над любым текстом поработать по ней – он расцветет.
Когда я впервые прочла это свидетельство Гоголя, то нашла свой забытый черновик (какой‐то набросок, который я сделала на лекции по экономике, чтобы скоротать время) и отредактировала его. Потом я поставила себе напоминание в телефоне – и через две недели вернулась к тексту. Я перепечатала его в файл на компьютере, попутно исправляя. Один громоздкий тяжеловесный абзац никак мне не поддавался – поэтому я удалила его и написала заново. Это оказалось даже приятно: мне не нужно было думать о содержании, ведь я уже знала его и теперь могла сконцентрироваться на стиле.
После пяти подходов к тексту от его былой неказистости ничего не осталось. В нем появилась дополнительная тема и два новых красивых символа. Описание из центральной части миниатюры переместилось на ее фон, героиня совершила действие – и ожила. Как будто лишний балласт был сброшен с воздушного шара – и тот взлетел.
Но если ваш внутренний суфлер несколько абзацев назад усомнился, что на Гоголя можно равняться, то вот вам пример другого автора – Жюля Верна:
«Каждое утро я встаю незадолго до пяти (зимой, может быть, чуть попозже), а в пять уже сажусь за стол и работаю до одиннадцати. Пишу я очень медленно, неимоверно тщательно, постоянно переписываю, пока каждая фраза не примет окончательную форму. <���…> Однако постоянные переделки отнимают много времени. Я никогда не удовлетворяюсь написанным, прежде чем не сделаю семь-восемь правок, всегда что‐то правлю и правлю, можно сказать, что в чистовом варианте почти ничего не остается от первоначального. Это ведет к большой потере времени и денег, но я всегда стараюсь добиться лучшего как по форме, так и по стилю…»
Мне кажется, ключевая для нас фраза здесь эта: в чистовике почти ничего не остается от первого наброска. Редактируя, автор находит более подходящие способы, чтобы выразить мысль, образ или идею, которую записал сначала начерно. Вот она – наша работа и ее этапы. По этой технологии и создаются красивые тексты.
Помню, как два года назад я приехала в Париж на День русской книги, чтобы взять интервью у Дины Рубиной. «Сколько раз вы редактируете свои рукописи?» – спросила я ее. Дина Ильинична ответила:
Читать дальше