Виктор Кротов: В каждом светит лучик. Занятия словесным творчеством с особыми детьми и не только с ними

Ксюша сидела за большой рамой с натянутыми, как струны, белыми нитями, между которыми она ловко просовывала шерстяные нитки разных цветов, отматывая их с клубков, лежащих у неё на коленях. Нижнюю треть рамки занимал радужный пушистый коврик, который она время от времени нежно поглаживала. Спросив разрешения, погладил и я. Да, очень приятно!..

Рядом сидел её папа, писатель, неуклюже обматывая шерстью крестик из деревянных планок. От упоения он высунул кончик языка и не обратил на мой приход никакого внимания. Ксюша заботливо им руководила:

– Ты поближе натягивай одну ниточку к другой, поплотнее. Вот, видишь, как хорошо получается! И сочетание цветов ты красивое выбрал… Мы вам сейчас тоже палочки найдём. Глядите, как здорово у всех получается!

Это она уже обращалась ко мне. Я глянул на стенку. Там висели цветные ромбики и шестиугольники – вправду, очень эффектные. Но я не чувствовал пока себя готовым к деятельности такого рода.

– Отлично. Только чуть попозже, мне тут ещё кое-куда надо, – пробормотал я и малодушно ретировался, снова пронырнув под шерстяной паутиной у двери.

Куда мне надо, я ещё не придумал.

Вокруг парня с бородкой скопилось уже трое детей. Все наперебой, умирая со смеху, учили его ломать шишки, но так и не могли добиться толку.

Перед входом в столовую наблюдалось необычайное оживление. Вокруг огромной кастрюли с тестом собрался десяток детей, которые восторженно лепили из теста фантастические вариации на тему «плюшка». Добродушная повариха помогала им подсыпать сахарный песок и корицу и располагать произведения на противнях, незаметно укрепляя те из них, которые начинали разваливаться.

Дети были ещё разнообразнее, чем их произведения. У одной девочки руки были вывернуты в локтях, и мама помогала ей ухватить кусочек теста и удержать его в плохо слушающихся пальцах. Был там мальчик на инвалидной коляске, с застывшей на лице блаженной улыбкой. Он смотрел в сторону, но плюшки лепил с большим удовольствием, и они у него странным образом получались. Другой мальчик, горбатенький, с невероятно тонкими ручками и ножками, норовил вырваться из маминых рук и убежать, но мама его не выпускала. Непрестанно повторяя «Лепи, Юрик, лепи!» – она ловко орудовала его руками. Юрику (говорить он не умел, всё заменяла быстрая загадочная улыбка) хотелось одновременно и лепить и вырваться на свободу, так что они с мамой были щедро разукрашены пятнами теста, муки и корицы. Остальные дети выглядели обычно, хотя некоторые лица и взгляды вызывали у меня настороженность и какое-то странное волнение. Чувствовалось: они особенные . Чем особенные, насколько особенные – это было не так важно. Важно было, что сейчас их самих это не тревожило. Сейчас они жили тем, что лепили плюшки.

Завернув за угол столовой, я столкнулся с длинным Костей. Вернее, не то чтобы случайно столкнулся. Кажется, он меня поджидал там. И сразу же пустился в рассуждения о литературе.

– Мне говорили, ты стихи сочиняешь. Прочти что-нибудь, – попросил я, уклоняясь от дискуссии.

Костя тут же согласился и задекламировал, почти нараспев:

Я слушал, сколько мог, но скоро полёт окорочков меня утомил. Хотя, конечно, в нём был свой иронически-сюрреалистический шарм.

– Слушай, Костя, – сказал я со всей мягкостью, на какую был способен. – Это всё просто замечательно. Спасибо. Ты очень талантливый. Только, прости, мне нужно идти…

Костя замолк, отшатнулся и воздел худые длинные руки вверх.

– Ну вот! – выкрикнул он тонко и тоскливо. – Естественно! Кому я нужен со своими стихами? Никому!

И он улетел – как сухой лист по ветру.

А я странствовал по этой удивительной чаще. Из сохранившихся лозунгов и плакатов советской эпохи было понятно, что в прежние времена этот пионерский лагерь принадлежал какому-то космическому ведомству, поэтому построен был добротно, с щедростью богатого дядюшки. Но те времена прошли: это было написано на каждой облупившейся стенке и на огорчённом лице маленького Ленина, стоящего перед клубом и с трудом выглядывающего из разросшихся вокруг кустов. Видно было, что «Солнечному миру» (так называлось теперешнее население лагеря) решительно не по карману вернуть этому месту космическое великолепие, но всё здесь использовалось на полную катушку. Тут и там мне попадались всё новые и новые мастерские. Мимо керамической я пройти не смог и через несколько минут уже сидел за длинным столом, разминая в ладонях кусок глины.