Иосиф-Эдуард Вессели - О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей

Несколько десятков лет тому назад можно было еще очень дешево приобретать такие книжки с «гротесками», в которых обыкновенно заключалась серия в 6, 12 или 24 листа; ныне же каждый лист серии обходится от 20– 100 талеров. Исследуя причину этого внезапного возвышения цены, мы и в этом случае находим отчасти указанное выше основание: орнаменты сделались модой. Впрочем, в данном случае есть и более глубокая причина: это промышленные музеи, возникающие во всех больших городах. Так как цель этих учреждений состоит в развитии художеств, то является потребность предоставить воспитанникам возможность видеть хорошие образцы. С этой целью им показывают подлинные произведения художественной техники, а там, где их нет, снимки с них. Каждый промышленный музей заводит собрание гравированных орнаментов, следствием чего является усиленный спрос на последние, возвышающий их цену. Высокие цены на орнаменты имели и хорошую сторону, так как благодаря им стали показываться работы, которые прежде встречались очень редко.

Не можем заключить главы о ценах на гравюры, не вспомнив об интересной сцене, касающейся нашего предмета и имевшей место на аукционе гравюр Поля Кэрью (Pole Carew) в 1835 году в Лондоне.

Сцена эта рассказана Бланом в его сочинении о Рембрандте. На помянутом аукционе присутствовали самые богатые любители искусства Англии, как лорд Aylesford, Spencer, Sir Astley, W. Erdaile, Wilson и известнейшие лондонские эстампные торговцы, как Colnaghi, Evans и др. Туда же прибыл из Парижа Клоссен (Claussin), готовивший в то время сочинение о Рембрандте и собиравший листы этого мастера. Он желал приобрести только один лист из всей коллекции – портрет Толинга (собственно д-ра Петра ван Толя). Лист в сто флоринов уже нашел нового приобретателя за 163 фунт. стерлинг., Анселин со станком уже продан был за 39 фунт., Ансло – за 74 ф. Все это было дурным предзнаменованием для бедного Клоссена, не располагавшего большими деньгами. Настал черед для продажи портрета ван Толя. Все пришли в волнение, Клоссен едва дышал. Когда очередь дошла до него, цена листа была уже 150 фунтов. Клоссен посмотрел его в лупу и провозгласил – 155 фунтов! В конце зала послышался голос, предлагавший 200 фунтов. Клоссен бледнеет, дрожа поднимается он с места и говорит: «Господа, вы знаете меня, я дворянин Клоссен, посвятивший большую часть моей жизни составлению каталога творений Рембрандта. Вот уже 25 лет, как я ищу этот портрет, который я знаю только по трем экземплярам, находящимся в Париже, Амстердаме и у Барнарда. Если и на сей раз лист этот мне не достанется, то я теряю надежду когда-либо его получить. Прошу моих конкурентов принять в соображение заслуги, которые мое сочинение окажет любителям, и взвесить те жертвы, которые я должен был принести для определения различия в оттисках. Господа, окажите мне немного сострадания!» Слезы выступили из его глаз, слова его произвели некоторое действие на собравшихся, но обращение к состраданию собирателей было делом напрасным. С провозглашением цены в 220 фунтов послышались удары молотка. Счастливый приобретатель был Verctolk van Soelen, государственный министр Голландии.

Какова должна была бы быть в настоящее время цена этого листа, за который Поль Кэрью в 1809 году заплатил только 56 фунтов?

Собиратели и публичные музеи имеют обыкновение отмечать листы своих коллекций именем, гербом, монограммой или монограммическим знаком. Знаки эти могут быть сделаны рукой, сухим или крашеным штемпелем. Частные собиратели и публичные музеи такими знаками как бы выражают свое право собственности на отмеченные листы.

Когда публичные музеи продают дублеты своих коллекций, то сила знака уничтожается прибавлением еще другого штемпеля (Tiligungsstempel). Частные собиратели при продаже листов не имеют обыкновения накладывать погашающего штемпеля.

Наложение знаков собирателей часто сопряжено с затруднениями. Небольшой лист, вышиной от 6—10 сантиметров, представляет лишь мало места для этого, в особенности когда листок этот в течение времени находился уже во владении разных лиц. Если бумага листа очень тонка, то буквы штемпеля или краска его (часто масляная) пробиваются насквозь, что вредно отзывается на гравюре, в особенности когда по неосторожности штемпель наложен на обороте светлого места изображения. Нам встречались драгоценные листы, на которых лицо или тело фигур испорчены были пробившимися через бумагу чернилами или красками. Когда штемпель еще новый и острый, то он повреждает самую бумагу, часто прорезывая ее. Наложение описываемых знаков на лицевой стороне гравюры также имеет свои неудобства, так как нижнее поле не всегда имеет свободное для этого место. Накладывать же штемпель на самое изображение еще хуже: в темных местах он является бесполезным, в светлых он нарушает гармонию целого и обесценивает всякий лист. Подобный знак равносилен пятну.