Иосиф-Эдуард Вессели - О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей

Неуверенность в прочности химически созданных листов также должна быть принята здесь во внимание. Мы видели фотографии, которые через 10 лет стали неузнаваемыми. На это возражают, что в настоящее время фотография пошла вперед и лучше упрочивает свои произведения. Но что из этого следует? Что фотографии уже не так скоро выцветают! Но как долго? Это пока остается вопросом открытым – сомнение законно! Листы Дюрера, снятые с печатного станка 360 лет тому назад, блестят и ныне их первобытной свежестью, словно они только сегодня вышли из мастерской художника! Конечно, при достаточном попечении о листах и старая бумага много способствует к сохранению их еще в течение тысячи и более лет. Но бумага для фотографий, не лучшая из жалких сортов нашей машинной бумаги, должна, кроме того, пройти еще массу химических жидкостей, вряд ли придающих ей большую крепость. Даже в печатных фотографических листах я уже замечал, что албуминий местами отскакивает и, естественно, уносит с собой самое изображение.

Нельзя, конечно, отрицать и того, что фотография имеет и свою полезную сторону. Не говоря уже о промышленности, фотографические снимки с картин и рисунков знаменитых художников сделались необходимыми и для исследователей искусства. Правда, фотография дает только свет и тени, а не колорит картины, как гравюра, но она может изменять гармонию красок, чего, в свою очередь, не дает гравюра. Известно, что различные краски не одинаково отражаются в фотографическом аппарате. В фотографии обыкновенно теряется также ясная прозрачность теней. Исследователь не только не может изучать по фотографиям с картин колорита, но даже гармонию его; он должен довольствоваться передачей предмета и его контуров.

Особенное значение имеют фотографии с рисунков, преимущественно для публичных музеев, ибо таким способом можно сравнивать оригиналы известного художника с фотографическими снимками с других несомненных рисунков того же автора, находящихся в других публичных собраниях, что прежде почти не было возможно.

Если исследователь в настоящее время и не может вполне обойтись без фотографии, то стремления любителя все-таки будут направлены к приобретению и собиранию оригинальных гравюр.

Знаток искусства не должен также оставить без внимания материал, на котором сняты оттиски с доски. Как мы увидим в следующей главе, это соображение в особенности важно в тех случаях, когда нужно определить старшинство оттисков или время отпечатывания листа.

Краткий очерк истории бумаги здесь не будет излишним, дабы и в этом отношении дать исследователю указания для дальнейшего изучения.

Уже в Ветхом Завете встречаются выражения, приводящие к заключению об употреблении известного материала для письма, рода бумаги. В Vulgata (латинск. перевод Библии) часто повторяется выражение: «Scriptum est in volumnie» (например, Второзак. 28, 58, 29, 20, 27, 31, 24. Ис. 8, 31 и часто еще в позднейших книгах). Быть может, евреи узнали употребление бумаги от египтян, приготовлявших ее из лыка (papyrus). Она была очень дорога по причине трудности ее фабрикации. У египтян приготовлению бумаги научились также греки и римляне. Позднее оставили лыко и изобрели пергамент, употребляя для него кожу от ягнят. Более тонкий сорт пергамента, называемый Velin, делался из телячьих шкурок и употреблялся только для дорогих сочинений.

Китайцы и японцы уже в самые древние времена имели бумагу из шелка и хлопчатой бумаги; в Японии она употреблялась даже на платье. Бумага эта не была пригодна для печатания. У китайцев научились делать ее аравитяне. Иосиф Амру улучшил ее, сделав пригодной для письма. В XI столетии арабы перенесли ее в Европу, сперва в Испанию, после через Сицилию в Италию, но уже около 800 года она известна была под именем греческого пергамента. Этот сорт бумаги успешно работался в Европе, особенно в тех странах, где хорошо созревал хлопчатый куст. Называлась она ксилиной (Xylina), бомбичиной (Bombycina), котонеей (Cottonea) или серикой (Serica). Бумага эта была еще очень несовершенна, толста, без жилок, потому что приготовлялась не на проволочной форме. В XIII веке для фабрикации бумаги стали уже употреблять шерстяное тряпье (от старого платья).

В Северной Европе, где было много холста, во время фабрикации бумаги попадалось, по всей вероятности, много гнилого полотна, ибо до нас дошло много бумаги, которую знатоки не решаются признать ни за чисто хлопчатобумажную, ни за бумагу из чистого холщового тряпья. Вскоре убедились, что бумага, сфабрикованная из чисто льняных волокон, лучше хлопчатобумажной, и вследствие этого для фабрикации ее стали употреблять холщовое тряпье.