Елена Хаецкая - Как писать книги

Сейчас так писать не рекомендуется.

Метафора — наше любимое выразительное средство.

Самое распространенное — это сравнение. «На кого был похож»? Интересно, однако, что сравнения могут ставить в тупик — вместо того, чтобы пробуждать нужные автору ассоциации и вообще прояснять авторскую мысль.

Помню, как была ошарашена метафорой в «Трех мушкетерах». В самом начале Дюма сравнивает д'Артаньяна с Дон Кихотом. Новый Дон Кихот восседал на новом Росинанте, пишет Дюма. Я была просто в шоке. Для меня Дон Кихот — это старик, охваченный благородным безумством, жаждой подвигов, у него сердце болит за всех униженных и оскорбленных этого мира. Я видела спектакль «Человек из Ла Манчи» и старый советский фильм, у меня имелась в голове совершенно определенная трактовка образа Дон Кихота. Я не обнаруживала, сколько ни старалась, ничего общего между Рыцарем Печального Образа и нахальным, задиристым парнем из гасконской глуши. Так эта метафора и оставалась для меня загадкой. Потом уже я стала догадываться, что для Дюма Дон Кихот — прежде всего нищий провинциал, который ведет себя странно и выглядит нелепо в глазах искушенной общественности. Ну тогда да-а… Но все равно, для меня эта метафора так и не сработала.

Подбирая сравнение, стоит помнить о том, что у читателей могут быть совершенно другие ассоциации. Или что читатель может вообще не понять, о чем это вы. Понятно также, что фраза «у тебя в животе бурчит, как будто кто-то отправляет смс», не может быть произнесена в мире Конана. В «средневековом» мире можно сказать, что буря была такова, словно демоны ада схватились с ангелами рая, а в футуристическом, наверное, не стоит. Не обязательно целиком и полностью переходить на точку зрения средневековых, древнеримских или еще каких «не наших» людей, — это ведь невозможно, — но имитацию этой точки зрения дать можно. Подбор сравнения — не такая уж простая штука, как может показаться на первый взгляд.

Сравнение должно разбудить в читателе его собственные ассоциации. Хорошо подобранное сравнение — это еще один способ подключить читателя к тексту, ввести его в текст. Поэтому сравнение должно быть, с одной стороны, присуще миру вашего текста (не противоречить миру вашего текста, например, если действие происходит в 12 веке, с Дон Кихотом никого сравнивать еще не стоит), а с другой — быть родным как для вас, так и для читателя, оно должно вас с читателем объединить.

Одушевление — мой частый прием. И я всегда радуюсь, когда встречаю его у других.

«И где же твои неприятности? — Сели на коней и гонятся за мной», пишет автор одного «конановского» рассказа (молодец!).

На одушевлении построен целый эпизод в моем романе «Жизнь и смерть Арнаута Каталана». Когда у Арнаута Каталана умирает хозяин — добрый и богатый еврей, Каталан задумывается: как теперь быть. И ведет об этом разговор со своими пальцами. И каждый палец дает ему какой-то совет: похоронить хозяина, оплакать его, прибрать в комнате, хватать деньги и бежать. Понятно, наверное, что на самом деле Каталан разговаривает сам с собой. Надеюсь, понятно, что Каталан не сбрендил и у него нет галлюцинаций. Разговор с какой-то частью своего тела или со своей душой — прием, характерный для средневековой литературы (Разговор грешника со своим сердцем), поэтому в романе одушевление служит еще и для создания стилистического колорита, для того, чтобы передать атмосферу средневекового текста. Ну и ритмически этот отрывок был мне нужен — чтобы не писать совсем уж примитивно, что, мол, Каталан спер у умершего хозяина деньги и дал деру. Хотелось как-то более изящно этот эпизод подать.

В описаниях мы нередко одушевляем неодушевленные предметы. И далеко не всегда эти одушевления приводят к созданию отдельного маленького сюжета, как было в разговоре Каталана с его пальцами. Иногда это просто развернутая метафора. Герой оказывается в мире, где все живое и обладает разумом. То есть, в предельно субъективном (субъективизированном —??) мире. Все в этом мире — личности: дома, деревья, тележки. И каждая личность как-то относится к герою. Обычно такое происходит, когда герой одинок, ему не с кем поговорить, не с кем посоветоваться. Тогда он, как персонаж из рассказа Александра Грина, начинает болтать со встречными предметами.

Из «конановского» рассказа: «Яростные волны нападали на обшивку корабля, стремясь мощным ударом выбить в борту хотя бы небольшую трещину, через которую сможет устремиться вечная вода, круша и разрушая всё вокруг».