Елена Холмогорова: Улица Чехова, 12

Четыре дня провел Чехов в этом доме. Опять-таки: много это или мало? Заслуживают ли они пристально­го внимания? Что значили эти дни в быстротечной жиз­ни Антона Павловича? Ответ один: для нас драгоцен­ны любые мгновения его жизни. А что значили эти четыре дня в биографии дома? Одну из самых ярких его страниц, умещающихся в три захватывающих дух сло­ва: «Здесь жил Чехов».

Константин Сергеевич Станиславский оставил опи­сание кабинета Чехова в доме напротив, куда через не­сколько дней он переехал (ул. Чехова, 11), но можно предположить, что те же вещи окружали писателя и в доме Владимирова: «Самый простой стол посреди ком­наты, такая же чернильница, перо, карандаш, мягкий диван, несколько стульев, чемодан с книгами и записка­ми, словом, только необходимое и ничего лишнего. Это была обычная обстановка его импровизированного каби­нета во время путешествия».

Чем же были заполнены эти дни с 12 по 16 апреля 1899 года? Прежде всего заботами о пьесе «Дядя Ва­ня», для сценического воплощения которой они оказа­лись решающими.

Судьба Чехова-драматурга складывалась трудно. Если подавляющее большинство его прозаических про­изведений не встречало серьезной критики, то вокруг пьес, особенно после их постановки, неизменно разы­грывались бури. Антон Павлович как-то сказал о теат­ре: «Сцена — это эшафот, где казнят драматургов», но глубокая тяга к театру пересиливала все намерения его расстаться с драматургией. В письмах после постанов­ки «Иванова» и «Лешего» встречаем такие фразы: «Не улыбается мне слава драматурга», «В другой раз уж больше не буду писать пьес», но обет молчания он вы­держать не может. После неудачных постановок «Ива­нова» и «Лешего», после провала «Чайки» в Александ­рийском театре упоминания о работе над новыми пье­сами исчезают из чеховской переписки. Сам по себе этот факт очень показателен: практически весь творче­ский процесс от рождения замысла до его воплощепия буквально всех произведений отражен в письмах Анто­на Павловича. Покрыта тайной лишь работа над пьесой «Дядя Ваня». Исследователи не нашли ни одного упо­минания о ней до 2 декабря 1896 года, когда Чехов пи­шет А. С. Суворину в связи с подготовкой сборника пьес, отмечая среди прочих «не известного никому в мире» «Дядю Ваню». До сих пор не закончен спор о времени написания пьесы, но большинство сходится на 1896 годе. По свидетельству Вл. И. Немировича-Дан­ченко, «Чехов не любил, чтобы говорили, что это пере­делка того же «Лешего». Где-то он категорически зая­вил, что «Дядя Ваня» — пьеса совершенно самостоя­тельная». Действительно, несмотря на сохранение дей­ствующих лиц, основной сюжетной линии и ряда сцен из «Лешего», «Дядя Ваня» отличается от него в глав­ном: если там во главу угла поставлены личные кон­фликты, то в «Дяде Ване» центр тяжести перенесен на несовместимость гуманистических устремлений героев с требованиями и укладом окружающей жизни.

Вполне понятно воинствующее неприятие публикой чеховских пьес. Она не хотела видеть такого беспощад­но обнаженного изображения жизни. М. Горький имел полное основание написать Чехову: «Ваш «Дядя Ва­ня» — это совершенно новый вид драматического искусства, молот, которым Вы бьете по пустым башкам публики...»

А публика, отталкивая откровенную разоблачитель-ность чеховских пьес, как в свое время и пьес Остров­ского, отдыхала на слепленных ремесленниками от ли­тературы пьесах с мало-мальски подходящими ролями для бенефиса того или иного актера, год от года развра­щавших ее вкус. «Реакция обезличивала театр цензу­рами всех форм и видов, мещанство принижало его по­шлостью своих вкусов. Грибоедов, Гоголь, Островский тонули в тучах их quasi последователей... Быт и серые будни грозили завоевать всю сцену. Тусклые ноябрь­ские сумерки висели над русским театром»,— писал А. И. Сумбатов-Южин. Театр все больше отдалялся от подлинной литературы, томились в ожидании живых че­ловеческих характеров и диалогов замечательные ак­теры.

Поразительная общность взглядов на пути разви­тия театра, которая обнаружилась у Чехова и создате­лей МХТ, поразительная тем более, что со Станислав­ским до 1898 года Чехов встречался всего несколько раз, а с Немировичем-Данченко хоть и был более зна­ком, но все же не состоял в близкой дружбе, дала Чехо­ву возможность сказать: «...я благодарю небо, что, плы­вя по житейскому морю, я, наконец, попал на такой чу­десный остров, как Художественный театр». Вокруг но­вого театра формировалась и новая зрительская ауди­тория, которая была так необходима Чехову и которой, с другой стороны, так необходимы были его пьесы. Но на воспитание публики требовалось время, поэтому та­кой радостной была триумфальная премьера «Чайки» в Художественном театре 17 декабря 1898 года.