Яков Белицкий - Пу3шечная улица, 9

С 1822 по 1826 год он занимает различные должности, в том числе главного аптекаря («штадт-физика»), а в 1828-м становится членом Комитета попечительства о тюрьмах.

День, когда Федор Гааз стал тюремным врачом, оказался последним днем его прежней жизни — безмятежной и обеспеченной...

Безысходное горе и лишения, которые он увидел здесь, потрясли его душу. С той цоры цель своей жизни Федор Петрович Гааз видит только в одном: в облегчении участи арестованных. С утра до вечера он в хлопотах: пишет прошения, строго следит за тем, чтобы арестанты были накормлены, устроены на лечение.

«Гааз ездил каждую неделю в этап на Воробьевы горы, когда отправляли ссыльных,— писал Герцен в книге «Былое и думы».— В качестве доктора тюремных заведений, он имел доступ к ним, он ездил их осматривать и всегда привозил с собой корзину всякой всячины съестных припасов и разных лакомств...

Это возбуждало гнев и негодование благотворительных дам, боящихся благотворением сделать удовольствие, боящихся больше благотворить, чем нужно, чтоб спасти от голодной смерти и трескучих морозов».

Известно, что Гааз долгое время отдавал свое жалованье врачу, который, по мнению Федора Петровича, был уволен несправедливо. Это побудило чиновников обратиться к начальству с просьбой проверить, в здравом ли уме главный тюремный доктор.

Об этом человеке по Москве ходили десятки историй. Анатолий Федорович Кони, известный юрист и литератор, записал со слов очевидца рассказ о том, как видный московский сановник, приехав однажды к Гаа-ву по делу, застал его непрерывно ходящим под аккомпанемент какого-то лязга и звона... Для сановника это было всего-навсего очередным чудачеством «тюремного доктора», а Федор Петрович менаду тем испытывал кандалы, которые сам сконструировал (они потом так и назывались «гаазовскими»), чтобы хоть немного облегчить участь пересыльных,

Отмена многопудового прута, к которому намертво приковывались заключенные, продление отдыха на этапе, разрешение на передачу калачей арестантам у московской заставы, открытие школы для арестантских детей — и не перечислишь всего, что успел сделать этот человек.

Кроме того, нужно обязательно упомянуть те действия «доктора неимущих», как называли Гааза, которые грозили для него серьезными неприятностями, о чем свидетельствуют бумаги, неоднократно отправлявшиеся московским начальством в Петербург. В них говорилось о том, что Гааз хлопочет об облегчении участи есылае-мых в Сибирь политических преступников, горцев-заложников, крепостных крестьян, отправляемых на каторгу по воле всемогущих помещиков.

Конечно, все это было каплей в море людского страдания. Но ведь то, что он делал, происходило в мрачную эпоху Николая I — в годы, когда проявление элементарной доброты и человечности рассматривалось зачастую как крамола.

Владелец солидной недвижимости и преуспевающий фабрикант превратился в бедняка. «Быстро исчезли белые лошади и карета, с молотка пошла оставленная без «хозяйского глаза» и заброшенная суконная фабрика...» — пишет Кони. Был продан и каменный дом, и до 1844 года Гааз переезжает с квартиры на квартиру.

Он менял квартиры не" по неуживчивости характера — характер у него был ангельский, как свидетельствуют все, кто писал о нем, а исключительно по причине. «стесненных жизненных обстоятельств» и еще, чтобы поближе быть к тем, о ком неустанно заботился.

А уж после 1844 года и проверять нечего! К этому времени стараниями доктора Гааза была сооружена больница «для бесприютных всех званий, без платы» в Малом Казенном переулке (нынешний пер. Мечникова). Гааз поселился в одном из ее флигелей и жил здесь безвыездно до самой смерти.

Сила морального воздействия этого человека на окружающих была поистине безграничной. Известный общественный деятель и публицист Александр Тургенев, вернувшийся после долгих и не по своей воле зарубежных странствий на родину, лечился у давнего друга Гааза. И, невзирая на строго прописанный ему постельный режим («Доктор Гааз положит в постель, закутает во фланель...» — шутили тогда в Москве) и студеную погоду (шел конец 1845 года), каждый день отправлялся к пересыльному замку на Воробьевых горах наделять каторжников деньгами и одеждой, хлопотать об их участи, то есть делать то же, что и лечащий его доктор... Там, на горах, он сильно простудился и умер.

о одном из журналов начала нынешнего века помещена статья памяти Надежды Борисовны Трубецкой. Переведенная на русский язык Л. П. Никифоровым (она написана по-немецки) и изданная за счет московского доктора А. И. Поля, эта рукопись, как сказано в предисловии, «была найдена в куче оставшихся после смерти Гааза книг».