Елена Макарова: Вещность и вечность

Эрна Поппер. Автопортрет. 1944.

До июня 1943 года дети младше 11 лет и девочки всех возрастов жили с матерями, а мальчики старше одиннадцати лет – с отцами. Без специального пропуска выходить из казарм не разрешалось. К концу мая 1942 года завершилась эвакуация из Терезина местного чешского населения. В городе остались одни зэки-евреи, и нацисты передали полномочия по наведению порядка еврейской администрации – Совету старейшин. Ходить по городу можно было без пропуска, но в специально отведенных местах. Первым делом еврейская администрация взялась за организацию детских домов в четырех больших зданиях на площади, затем к ним прибавилось еще девять. В каждом из детдомов размещалось 200–300 детей, от пятнадцати до сорока человек в комнате.

Эрна Поппер. Страница из календаря с 3 по 13 марта 1944. «Роршах; Гартнер-Герингер; графология; рисование; физкультура; Блюмендаль; графология; Моцарт; физкультура; русский; рисование; Шехтер; Роршах; право; графология; Реквием; рисование; стенография; массаж; Сметана».

Транспорты в лагеря уничтожения камуфлировались под «переезд в новое гетто с улучшенными условиями», «работу на объектах в глубине Рейха» и т. д. Мало кто из узников осознавал истинный смысл происходящего. До сентября 1943 года больных не отправляли, поэтому в период раздачи повесток врачи старались держать детей в больнице, даже если для этого не было серьезных показаний, или объявляли «ложный карантин».

Чтобы спасти от депортации на Восток, некоторые родители делали детям уколы молока, от них резко подымалась температура, и ребенок попадал в больницу. Цви Коэн вспоминает: «Доктор Шаффа [10]… держал меня в больнице и после того, как температура спала, хотя обязан был выписать. И тогда я бы попал в транспорт. Благодаря доктору Шаффе я остался жив» [11].

До сентября 1943 года не отправляли детей, чьи родители прибыли с первыми строительными бригадами, детей высокопоставленных лиц и рабочих «нужных» профессий – кузнецов, электриков, ассенизаторов и пр. В сентябре 1943 года с первым «семейным транспортом» в Освенцим началась депортация детей, она продолжалась до конца октября 1944 года.

Дети боялись остаться в гетто без родителей. В одном документе приводится история про девочку Алису. Ее мать умерла, отец давно был депортирован в Польшу, а тетя, единственный близкий человек, получила повестку на транспорт. «Бедная Алиса мечтала уехать с тетей, бегала от Понтия к Пилату, в конце концов ей пообещали, что за ней придут. Но не пришли. Представьте себе, тысячи людей рыдают, прощаясь друг с другом, а она лежит в постели и ноет, что ее не взяли. Все тут вверх ногами, да иначе и быть не может» [12].

Хана Бради (16.5.1931—23.10.1944). «Диктант. Вагон для курящих. Ресторан. 19.4.1944».

А вот другой рассказ: «В 1944 году со мной в Терезине осталась одна мама. Бабушки и дедушки уже были на Востоке, отец умирал в Малой крепости. Отправляли ночью. 5000 человек. Мама стояла передо мной. Меня в списке не было, но я не хотела разлучаться с мамой и подделала номер. И тут вижу знакомого геттовского полицая из нашего города. Он узнал меня, разглядел фальшивый номер на шее и сказал: “Ты сюда, мама туда”. Но я и слушать его не стала. Мы уже были рядом с Эйхманом [13]– тот приезжал всегда, когда отправляли большой транспорт. Эйхман схватил меня: “Ты не в списке!” Я сказала: “Я хочу с мамой”. Мама с чемоданом была уже далеко впереди, а я все твердила – хочу с мамой. “Приведи сюда эту еврейскую сволочь!” – велел Эйхман. Я привела маму. Эйхман сделал такой жест, цыкнул, мол, отпускает ее тоже, но она не двигалась. Ночь. 5000 человек ждут своей очереди. И вот этот кошмарный тип отпускает маму, а она не уходит. “Что еще нужно этой твари?” – спрашивает Эйхман. “Чемодан”, – отвечает мама. Он усмехнулся, я была уверена, что он пристрелит ее на месте. Мама бросилась к вагону – только бы успеть схватить чемодан. “Без чемодана жизнь не имеет смысла”, – сказала она мне потом. Кто-то был отправлен вместо нее – хорошо, что я не знаю и никогда не узнаю, кто».