Документы в архивах отсутствуют

Хеккельман внимательно посмотрел ему вслед. Десять тысяч... десять тысяч – неплохо для начала. Для начала. Судя по всему, с него можно будет содрать больше. Надутый индюк. «Приказ, приказ»... Война, видите ли... На империю надвигается другая война, пострашнее. Забывают господа офицеры присягу. «От врагов внешних и внутренних», так-то. И сейчас враг внутренний будет во много раз опаснее. Впрочем, об этом пусть начальство заботится. Главное – не упустить момент, моряки паникуют и готовы поверить всему на свете, лишь бы звучало пострашнее. Нужно только не зарваться, дадим парочку настоящих информаций, а потом он будет платить...

­ – Честь имею, господин атташе, – с ухмылкой поклонился Хеккельман ­опустевшей аллее, – Мы с вами еще встретимся.

Трудно быть военным атташе, очень трудно. Давно уже сложилось всеобщее и твердое убеждение, что военный атташе – это официальный шпион. Почему? Ведь у каждого человека есть вполне естественная любознательность – и только. Конечно, имеются еще этика и достоинство официального представителя, но ведь так хочется, покрываясь непробиваемой броней дипломатического паспорта, постараться узнать то, что любезные хозяева отнюдь не горят желанием сообщить. Но нельзя, нельзя! И тогда в атташе, измученном неравной борьбой с самим собой, просыпается вдруг тяга к странствиям. Ему надоедают холодные блестящие балы у посланника, чопорные рауты в министерстве иностранных дел, вязкая и непреодолимая, как разогретая смола, неприязнь военно­го министерства. Атташе решает отдохнуть, вдохнуть от своих много­трудных обязанностей, отдохнуть от неприкрытых знаков внимания, оказываемого ему полющей (явной и тайной), ну, словом, просто отдохнуть. Он сбрасывает увешанный орденами и аксельбантами мундир, прячет подальше парадную саблю и, облачившись в скромный серый костюм, старается, по возможности незаметно, пробраться на вокзал.

Путешествует он, обычно, год чужой фамилией, стремясь не привлекать ничьего внимания, но это ему редко удается. Как правило, несколько до странности похожих мужчин, одетых в добротные, но дурно пошитые костюмы, с независимым видом следуют за ним повсюду. По какому-то странному стечению обстоятельств в поезде они оказываются в одном вагоне с атташе, и на каждой станции напротив двери его купе маячит неподвижная серая фигура, плохо вписывающаяся в вокзальную суматоху. Но вот путешествие окончено. Однако беспокойство мужчин в плохих костюмах резко возрастает. Они начинают преследовать нашего отдыхающего с настойчивостью, уже выходящей за рамки приличий. Атташе, решив, что он, в конце концов не оперная примадонна, привыкшая окружать себя точной поклонников, старается как-нибудь скрыться от них. Человек приехал на курорт отдыхать, оставьте же его в покое? И если рядом с курортом оказался крупный оружейный завод (арсенал, военно-морская база и так далее), то это не его вина, бывают в жизни и более неожиданные совпадения. Иногда ему удается усколь­знуть от внимания попутчиков, и те долго мечутся с растерянными лицами по пляжам и курзалам.

Назад, в столицу, атташе возвращается свежий и отдохнувший, его спутники же, напротив, едут в самом скверном состоянии духа, с тоской предвкушая неприятные объяснения, По приезду атташе начинает писать письма, видимо, делясь дорожными впечатлениями со своими друзьями, которые, конечно по чистой случайности, служат в генеральном штабе. А потом... Потом все начинается сначала.

Вот почему мужчины в скверных костюмах неподдельно обрадовались, когда поезд, уносивший японского атташе из Берлина, пересек голландскую границу. Один из них даже смахнул платком несколько сомнительной свежести срезу, выступившую в уголке глаза. На сей раз обошлось, чем тот будет заниматься дальше – не их забота. Донесение, соответствующим образом занумерованное и подшитое, легло в архив, и больше никто, кроме тамошних крыс, им не интересовался. И зря.

Осень. Скучнеют шумные летом города южной Англии, Пустеют номера отелей, исчезают до следующего лета завсегдатаи пансионатов. Тихо становится на улицах Брайтона, Богнор-Риджиса, Борнемута, С моря ползет холодная промозглая сырость, так и норовящая забраться в рукава и противным влажным комом свалиться за воротник. Только ветер, что-то раздраженно насвистывая, шляется по пустынным пляжам в напрасной надежде найти кого-нибудь. Но тщетно! Те немногие чудаки, которые приезжают сюда осенью, все-таки предпочитают прятаться от него в аллеях парсов или дожидаются у теплого камина редкого в это время года солнечного дня. Их, этих людей, немного, и он невольно ищут друг друга, чтобы перекинуться хоть парой слов.